Жюльетта Бенцони - Волки Лозарга

Ее страшные слова, казалось, не произвели на Луи Верне ожидаемого впечатления. Как будто бы все было вполне естественно.

— Конечно, — подтвердил он. — Если бы вы не заключили брачный контракт, для маркиза оставался бы лишь один-единственный способ завладеть вашим состоянием — ему пришлось бы вас убить.

— Он так и не отказался от этой мысли, и мне пришлось бежать после того, как он отнял у меня ребенка, на следующий день после его рождения.

— Понимаю, наследник! Бедная, бедная мадемуазель Гортензия! Как же вы должны были страдать… но для меня это проливает свет на многие вещи.

— Вы, кажется, вовсе не удивлены!

— Нет. Помните того молодого человека на кладбище, он еще крикнул вам, что ваш отец не покончил жизнь самоубийством, его убили, так же, как и вашу мать?

— Как не помнить! Ведь он брат одной моей монастырской подруги, княжны Орсини. Сейчас она зовется графиней Морозини. Она дала мне приют. Его тогда арестовали, и до сих пор сестре не удалось узнать, что с ним стало…

— Наверное, тайно содержат где-нибудь в тюрьме… Тогдашний префект полиции господин де Беллейм был честным и порядочным человеком. Он бы не позволил им пойти на убийство. В каком-то смысле этому юноше лучше было оказаться в тюрьме, чем на воле, иначе он неминуемо столкнулся бы с теми, кто довел меня до такого состояния.

— А кто они? Вам известно?

— Подозреваю… нет, даже почти уверен, это те же самые люди, которые причастны к смерти ваших родителей. Вы ездили на шоссе д'Антен?

— Сразу же по приезде отправилась туда. Но меня ожидал неприятный сюрприз: дом занял некий принц Сан-Северо, говорят, он принадлежит к королевской семье…

— Да, такие слухи есть… Впрочем, отец ваш знал его, они даже были в неплохих отношениях. Этот Сан-Северо недурной финансист. После трагедии с вашими родителями он предложил свою кандидатуру в административный совет. Зная о его связях при дворе, многие проголосовали «за», но не все…

— Против были Дидло, Жироде и де Дюрвиль?

— Именно они. И продолжали выражать свое несогласие, даже когда королевским указом он был назначен на один из руководящих постов в банке. Однако долго им протянуть не удалось… один господин де Дюрвиль поступил правильно: вовремя вышел в отставку и уехал в Нормандию.

— Вы хотите сказать… их тоже убили?

— Во всяком случае, они мертвы. Что же до меня… Он на секунду умолк, словно не решался вновь вызватьв памяти перенесенные мучения, но отступать было уже поздно.

У Гортензии застучало сердце.

— Что же? — нетерпеливо спросила она.

— Я просто наотрез отказывался уйти с поста, который доверил мне ваш отец. Я считал, что в банке должен был остаться верный вам человек, тот, кто мог бы блюсти только ваши интересы. Много раз господин Сан-Северо вызывал меня на беседу. Он пытался убедить меня согласиться уехать работать в наш филиал в Брюсселе или в представительство банка в Лондоне. Мне не нравилось, что делается в банке, не нравились эти новые люди, которых навязал нам двор. Как-то вечером, когда я один возвращался домой (ведь я всегда сам правил своим кабриолетом), на меня напали четверо. Один кинулся на лошадь. Это было на Новом мосту, поздним вечером, никого поблизости не оказалось. Меня сбросили на землю, стали избивать палками… У одного из них оказался нож… Он ударил меня ножом. Но мне повезло: вдруг на другой стороне улицы показался какой-то экипаж. Надо было действовать быстро. Меня схватили, кто за ноги, кто за плечи, и бросили в Сену. А сами уехали в моем экипаже.

Это было в декабре. Река начинала покрываться льдом, и когда меня наконец вытащили, я не чувствовал ног. Рана, к счастью, оказалась легкой: нож прошел под ребром, однако я потерял много крови…

Он умолк. Ошеломленная, Гортензия не нашлась что сказать, а Луи Берне силился справиться с волнением. Протянув руку к графину с водой, он налил себе полный стакан, залпом выпил и извинился.

— Простите, что ничего вам не предложил. Не хотите ли кофе или, быть может, оршада?

— Нет, нет, благодарю. Я просто потрясена… Значит, вас все-таки спасли?

— Да. Мой дядя работает врачом в муниципальной больнице, он-то и выходил меня, сделал все возможное, чтобы ноги еще послужили мне. Но, к несчастью… тогда я решил жаловаться, хотел разыскивать тех, кто на меня напал…

— Их нашли?

— Для этого нужно было бы поискать. Через несколько дней после покушения я получил письмо и сверток. В свертке оказалась крупная сумма денег, а письмо было всего в несколько строк и, конечно, без подписи.

— А что в нем было?

— «Если еще хотите жить и не рисковать жизнью тех, кого любите, успокойтесь. С вами ничего не случится, пока вы будете молчать».

Снова наступила тишина, затем послышался голос госпожи Верне:

— Теперь, сударыня, вы понимаете, почему я не хотела, чтобы вы сюда входили? Если кто-нибудь за вами следит…

— Когда я подходила к дому, улица была пустынна: мне встретились лишь две монахини. К тому же я живу у подруги, да и не настолько важная птица, чтобы устанавливать за мной слежку.

Верне нахмурил брови.

— Если вы хотите сказать, что больше не являетесь помехой для тех, кто хотел бы присвоить себе ваше состояние, то вы, наверное, правы. И все-таки будьте осторожны. Те, кто убил ваших родителей, не остановятся ни перед чем, и, к несчастью, к их услугам все тайные пружины власти.

— Как вы думаете, кто они? — Мой сын и так ответил на все ваши вопросы, сударыня, — отрезала мать. — Прошу вас, оставьте его!

— Как вы негостеприимны, матушка, — упрекнул ее больной. — Это так на вас не похоже… Я бы с радостью ответил вам, мадемуазель Гортензия. Но, в сущности, я и сам толком ничего не знаю.

— Ну хотя бы одно: знакомы ли между собой принц Сан-Северо и маркиз де Лозарг?

— Не только знакомы. Они друзья. Это я могу утверждать с полной уверенностью.

— Хорошо… Спасибо… Спасибо, господин Верне, за все, что вы для меня сделали. Мне так хотелось бы тоже сделать что-нибудь хорошее для вас. Но, к несчастью, я чувствую, насколько я слаба… у меня все отобрали… И все-таки, если я хоть в чем-нибудь могу быть вам полезна…

Он не дал ей закончить. Рука Луи Верне вцепилась в ее руку и сжимала, сжимала изо всех сил, а в глазах, еще мгновение назад столь безучастных, вдруг зажегся дикий огонь.

— Говорят, в Париже вот-вот вспыхнет восстание, составляются тайные заговоры, люди объединяются. Если им удастся свергнуть эту прогнившую монархию, возможно, для вас положение изменится. Развяжутся языки, и вы узнаете то, что хотели узнать. Тогда…

— Что тогда?

— Тогда вы отомстите! И за себя, и за меня; пока не свершится месть, я не успокоюсь…

Отпустив руку Гортензии, он закрыл глаза, а мать стала смачивать ему лоб туалетной водой.