Жюльетта Бенцони - Узник в маске

Судьбе было угодно, чтобы события этого вечера, начавшегося для Сильви так мирно, приняли совершенно другой оборот. Началось все с появления Мари. Сильви и Персеваль уже садились за стол, когда она влетела в дом, как вихрь. Она имела привычку не входить, а вбегать. При ее появлении осень покорно уступила место весенним краскам, так чудесно она смотрелась в своем синем бархате и белом атласе с опушкой из меха горностая. Не замечая мать, она кинулась на шею к Персевалю.

— Я не виделась с вами целую вечность! Как же я соскучилась! О самочувствии не спрашиваю, нынче вы еще моложе, чем всегда…

Не давая ему перевести дух, она засыпала его поцелуями, после чего, развернувшись на каблуках, оказалась нос к носу с Сильви. Встреча с матерью притушила ее радость, как ушат воды, выплеснутый на весело трещавший факел.

— Матушка? Вы здесь? Я не знала, что вы вернулись в Париж.

— А ведь возвращение двора сопровождается оглушительным шумом! — заметил Персеваль, недовольный новым тоном девушки и огорчением Сильви. — Разве Тюильри так уж далеко? Или там все глухие?

— Просто придворные Мадам превратились в нежелательных персон, в парий. С тех пор, как наша принцесса снова забеременела, нас перестали приглашать. «Забавы волшебного острова» тоже были устроены не для нас, Версаля мы не видели… Она говорила это, стоя перед Сильви и даже не пытаясь к ней приблизиться.

— Ты не хочешь меня обнять? — пробормотала мать горестно. Ее состояние не составляло секрета для крестного. Тот уже нахмурил брови, но Мари сама ответила:

— Конечно, хочу.

Она легко прикоснулась губами к щеке Сильви, но увернулась от материнских объятий, сказав:

— Вы выглядите бесподобно, как всегда! Примите мои поздравления. Я пришла за новостями, крестный, — обратилась она к Персевалю. Дети Сильви называли его так же, как их мать, хотя в действительности были крестниками не его, а короля. — Вы получили свежие письма?

— После нашей последней встречи — ни одного, но…

— А вы, мама?

Сильви отошла к полке с книгами, чтобы скрыть слезы, и ответила, не оборачиваясь:

— Разве ты не знаешь, что все письма, отправляемые из-за моря, из предосторожности адресуются шевалье де Рагнелю?

— Знаю, но что же из того? Возможно, у него есть письмо для тебя, о котором он не желает упоминать…

— Что за мысли!

— Зачем же ему ставить меня в известность? Когда любовник пишет письмо своей любов…

Пощечина оборвала ее на полуслове. Нервы сдали не у Сильви, уязвленной в самое сердце словами дочери, а у Персеваля, размахнувшегося от души. Нежная щечка Мари запылала огнем.

— За кого ты меня принимаешь? — крикнул он. — За сводника? Я — шевалье де Рагнель, это обязывает! Что до оскорбления, которое ты только что нанесла родной матери, то ты будешь просить за него прощения. На коленях!

Его худые, но твердые, как сталь, пальцы впились в запястье Мари. Сильви вступилась за дочь:

— Не надо, умоляю! Оставьте ее. Чего стоят слова раскаяния, произнесенные по принуждению? Мне больше хотелось бы узнать, откуда у Мари такие сведения о моей личной жизни.

— Слышала? Отвечай! — Рагнель уже не пытался вывернуть Мари руку, но не отпускал ее. Мари небрежно пожала плечами.

— Я не утверждаю, что моя мать по-прежнему близка с господином де Бофором, но раньше дело обстояло по-другому. Возможно, с тех пор минуло немало времени, но их любовь по-прежнему жива.

— Это не ответ на мой вопрос. Кого ты наслушалась?

Мари неопределенно махнула рукой.

— В Тюильри и Сен-Клу немало осведомленных людей. Они не видят в этом ничего дурного, наоборот, они восхищены…

— Кто?!

— Вы делаете мне больно!

— Будет еще больнее, что бы ни говорила твоя мать, если ты не ответишь толком! В последний раз спрашиваю, кто эти болтуны?

— Граф де Гиш… Шевалье де Лорен… Маркиз де Вард…

Персеваль издал смешок, не предвещавший ничего хорошего.

— Любовник Мадам, любимчик Месье и сообщник госпожи де Суассон в подлом деле подбрасывания подложного испанского письма! Хорошо же ты подбираешь себе Друзей! Поздравляю! Ты предпочитаешь прислушиваться к этому змеиному шипению, к этим злонамеренным шалопаям, которые запачкали свои родовые имена альковными приключениями… А я-то думал, что ты нас любишь…

Он выпустил ее и оттолкнул от себя. Мари упала в кресло, покинутое матерью, и разрыдалась.

Сильви протянула к дочери руку, глядя Персевалю в глаза и мысленно приказывая ему не шевелиться. Какое-то время она молча наблюдала, как дочь проливает слезы. Только когда Мари немного успокоилась, мать сказала Персевалю:

— Вас она любит по-прежнему, в этом нет никаких сомнений, у нее нет никаких причин на вас злиться. Я — Другое дело. Вам отлично известно, что она влюблена в господина де Бофора и считает меня своей соперницей.

Разве я ошибаюсь? — прошипела Мари сквозь слезы.

Я никогда ей не была и не буду. Мари! Мне известно о твоей любви к нему, известно даже больше, чем я подозревала раньше. Ты кажешься себе сильной, а я вспоминаю саму себя в пятнадцать лет, вспоминаю собственные увлечения…

— Когда такое сердце, как мое, отдано мужчине, я над ним уже не властна.

— Придется с этим согласиться. Но послушай, что я тебе скажу, если бы господин де Бофор попросил моей руки, я бы согласилась без тени сомнения.

— Ты отлично знаешь, что он этого никогда не сделает! — крикнула Мари и снова залилась слезами.

Сильви не успела ей ответить, во дворе раздался цокот конских копыт, и Пьеро доложил о приезде посланца королевы.

К огромному изумлению Сильви, перед ней преклонил колена Набо. Чтобы не вызывать удивление у прохожих, он накрылся конской попоной и сменил привычный тюрбан на черную шляпу с широкими полями, которую снял в дверях, обнажив короткие курчавые волосы.

— Королева больна и несчастна. Ей требуется ее верный друг, — сказал Набо по-испански. Он всегда обращался к Сильви на этом языке. Прежде чем подарить его Марии-Терезии, Бофор позаботился, чтобы он выучил испанский язык как родной. Это не мешало ему неплохо изъясняться и по-французски.

— Кто тебя послал?

— Госпожа де Мотвиль. Она приехала вечером…

— Где остальные? Где госпожа де Бетюн, госпожа де Монтазье?

— Бетюн устала и уехала спать. Другая ужинает у фаворитки…

— Кто дал тебе мой адрес?

— Мотвиль.

Деваться было некуда, приходилось возвращаться в Лувр без надежды вырваться оттуда в скором времени. Обреченно вздохнув, Сильви отослала молодого негра обратно, пообещав, что поедет за ним следом, велела Пьеро подготовить ее карету и только тогда повернулась к дочери.

— Если ты не должна возвращаться рано, оставайся здесь. Это пойдет тебе на пользу.

— Я никуда не тороплюсь. Мадам снова чудит, заперлась со своей подругой госпожой де Лафайет и принцессой Монако. Остальные фрейлины давно меня раздражают…