Жюльетта Бенцони - Узник в маске

— Благодаря ей вы забудете свою теперешнюю, столь обременительную страсть. Новая любовь будет сопряжена для вас с серьезным испытанием. Я не вижу, что это будет за испытание. Главное — не забывать, что существуют снадобья от любых недугов. Я знаю их уйму. Придет время, и мы с вами встретимся снова…

Мари ушла от ясновидящей, не до конца убежденная в ее способностях. Ей казалось смехотворным даже предположить, что она перестанет любить Франсуа — единственного мужчину, заставившего учащенно биться ее сердце еще в раннем детстве! Тем не менее, когда город и двор облетела весть о двойной утрате, в особенности же когда зашла речь о передаче отцовского герцогства Сен-Реми — тому самому Сен-Реми, которому она позволила втереться к ней в друзья, привязаться к ней, но которого она теперь от всей души презирала! — Мари вспомнила про Соседушку. На этот раз она предстала перед ней одна, невзирая на темноту. Тогда гадалка и вручила ей мешочек с белым порошком, висевший с тех пор у нее на груди, как талисман.

— Никто не удивится, если немолодой мужчина заболеет, тем более если он женат на молоденькой… Все кончится в считанные дни, и вы сможете посвятить себя новой любви… — заверила рыжая колдунья.

Яд! Соседушка продала ей яду! Сначала приобретение вызывало у Мари ужас, но в ее кошмарных снах то и дело раздавался голос матери: «Этот человек хотел злодейски умертвить твоего младшего брата!» В конце концов она привыкла к мысли, что страшно отомстит негодяю, посмевшему ее полюбить и причинившему ее близким столько страданий. Даже его отплытие на Канди, «дабы снискать славу и быть достойным ее», приобрело зловещую окраску. Вдруг это он нанес Филиппу смертельный удар? Нет ничего проще, чем совершить такую подлость в пылу рукопашной… Стоило ей так подумать — и симпатия и дружеское расположение к Сен-Реми, возникшие когда-то под платанами Сольеса, сменились ужасом и отвращением. Решимость превратиться в вершительницу правосудия и покончить с Сен-Реми родилась сама собой. Мари хватило бы смелости, чтобы довести до конца дело, вызывавшее у нее трепет. Всю оставшуюся жизнь она замаливала бы свой грех в монастыре… Зато те, кого она любит, получили бы возможность стариться в покое.

Она так погрузилась в свои размышления, что не заметила перемену погоды. В Сен-Кантене с неба лило, как из ведра, и старый горделивый город Пикардии, немало пострадавший от испанских войн, казалось, стал жертвой нового вторжения. Мари пришлось отказаться от намерения добраться до великолепной ратуши, где, как ей было известно, остановились на ночь король, королева и принцессы. Оставив одолженную у Мадемуазель карету, она очутилась на грязной мостовой, в невообразимой сутолоке лошадей, экипажей, господ, дам и слуг, которым грязь доставалась без разбору рангов. Над людской кашей возвышался, как маяк над штормовым морем, Лозен, восседая на великолепном горячем коне, он пытался внести своими распоряжениями порядок в безнадежный хаос. При этом он отнюдь не превышал своих полномочий, несколькими месяцами ранее он был назначен капитаном Первой роты гвардейцев. Именно ему король доверил командование своим сказочным эскортом в без малого тридцать тысяч душ, направлявшимся в сторону Кале. Лозен надрывался не напрасно, мало-помалу порядок был восстановлен. Внезапно его орлиный взор выхватил из толпы Мари, отважно пробиравшуюся к ближайшему постоялому двору. Развернув коня, он подъехал к ней, свесился вниз, подхватил ее и усадил перед собой на просторный конский круп.

— Боже, какими судьбами вы здесь? Я полагал, что Мадемуазель одолжила вам карету для поездки в Фонсом…

— Я уже побывала там. Кучер не смог двигаться дальше, и я предпочла сойти, чтобы не застрять на долгие часы.

— Мадемуазель в ратуше. Я доставлю вас к ней. Принцесса, невзирая на дождь, любовалась с лестницы геройством Лозена, в которого тайно (хотя это ни для кого не составляло секрета) влюбилась во время великолепного построения на плацу, когда король вручил молодому гордецу его командирский жезл. Над чувствами Мадемуазель все втихомолку посмеивались, однако веселье уступило место тревоге, когда прошел слух, будто она решила выйти за него замуж, превратив тем самым гасконского дворянина в герцога де Монпансье, кузена короля и обладателя крупнейшего состояния всего королевства. Видя, как предмет ее воздыханий сажает к себе на коня какую-то женщину. Мадемуазель сперва нахмурилась от ревности, но быстро испытала облегчение, узнав Мари.

— Вот и вы, моя малышка! — крикнула она радостно. — Все прошло удачно? Как поживает ваша матушка?

— Боюсь, неважно. Я чуть было с ней не разминулась, они уже приготовились к отъезду. Она и шевалье де Рагнель покинули замок вслед за мной, чтобы обосноваться в Конфлане.

— Так быстро? Разве новый герцог уже нагрянул?

— Получив королевский указ, мать не стала медлить. Не хотела ждать, чтобы ее выставили за дверь.

— Ужасно! — посочувствовал Лозен, влюбленно поглядывавший на принцессу. — Бедная красавица герцогиня, какие жестокие испытания выпадают на ее долю! Сначала утрата сына, теперь торжество этого выскочки… Кстати до меня дошел слух, что король желает выдать вас за него.

— Так и есть. В нарушение правил титул перейдет нему от жены.

— И вы на это соглашаетесь?

— Придется согласиться.

— Возвращайтесь к своим обязанностям! — прикрикнула на Лозена Мадемуазель. — Без вас там сейчас и обойдутся. Я отведу Мари к Мадам. С вами мы увидимся позднее.

О приближении к покоям герцога и герцогини Орлеанских свидетельствовал резкий возмущенный голос Месье. Принц в очередной раз предавался занятию, ставшему него излюбленным со времени ареста его незабвенного фаворита закатывал жене визгливую сцену. В выборе поводов для скандала он не проявлял изобретательности, и Мадам смертельно скучала бы, если бы не принимала все близко сердцу.

— Вы не поедете в Англию, к брату, если король вернет мне шевалье де Корена — твердил Месье.

Мадемуазель и ее спутница застали бледную Мадам на диване. Черты ее лица были обострены, глаза закрыть Она изо всех сил старалась пропускать мимо ушей возгласы супруга, бегавшего по комнате взад-вперед, как медведь по клетке, и останавливавшегося только для того, чтобы еще раз погрозить жене кулаком. Мари бросилась к свое госпоже. Мадемуазель же попыталась усмирить скандалиста — без особого, впрочем, успеха.

— В сущности, я не могу взять в толк, зачем Мадам пересекать Ла-Манш! — бубнил он. — Вы только на не взгляните! Она и так полужива и наверняка долго не протянет. Недаром мне предсказывали, что меня ждут многочисленные женитьбы…

— Уймитесь, кузен! — возмутилась принцесса. — Разве можно такое говорить? Смотрите, еще накликает беду!