Елена Арсеньева - Несбывшаяся любовь императора [litres]

Эта тактика себя в то время оправдала: Николай слишком любил «маленькую птичку», чтобы причинить ей хоть малое огорчение, тем паче когда она снова была беременна.

Однако жизнь горазда на неприятные сюрпризы, причем преподносит их отнюдь не с той стороны, откуда ждешь. Таким сюрпризом стало известие о том, что император смотрит на младшего брата как на своего наследника. Он желает отстраниться от престола, а Константин Павлович, второй брат в семье, всегда откровенно заявлял о своем нежелании править, более того – об отвращении к государственной власти.

Правда, очень скоро тягостное впечатление от разговора заслонилось рождением у Александрины дочери и обидой на мужа, который воспринял новость без особой радости: он хотел сына. Правда, он довольно скоро раскаялся, очарованный малышкой, а потом Мария, которую в семье звали Мэри, стала его любимицей. А вскоре Александрина обнаружила, что вновь беременна. Увы, третий ребенок родился мертвым, и только искренняя любовь и заботливость мужа помогли ей оправиться.

Зиму 1820/21 года супруги провели в Берлине. Это было время совсем иных удовольствий, чем в России. Пора полнейшей беззаботности! Кажется, самым ответственным и напряженным делом для Александрины было участие в разыгрываемой при дворе поэме Томаса Мура «Лалла Рук». Живые картины были тогда в большой моде, а романтический сюжет о двух влюбленных словно бы оживил слегка подернутые неизбежной патиной обыденности отношения Николая и Александры. Она – принцесса Лалла Рук, он – принц Амнерис, мир сияет и сверкает только ради них.

В эту зиму Александрина немного отдохнула от своих непрерывных беременностей (все-таки за два года она родила троих детей!), однако уже в 1822 году появилась на свет Ольга, и по предписанию врачей Александрине пришлось на некоторое время поберечься. Это означало, что нужно прекратить супружескую жизнь. Александрина никогда не отличалась особенной страстностью натуры, и то, что муж теперь спал отдельно от нее, огорчало ее лишь потому, что она привыкла к его теплу, нежности, мерному дыханию рядом с собой. Она не особенно задумывалась, на кого направлена теперь та его мужская жадность, которая доставляла ей прежде столько радости, но и так утомляла. По счастью, Николай бо́льшую часть времени проводил не при дворе, а в разъездах, поэтому тучи ревности не омрачали семейного небосвода. Александрина была всецело поглощена детьми.

В 1825 году врачи ненадолго смилостивились – и они вновь встретились на супружеском ложе. Александрина вскоре поняла, что беременна. Противу обыкновения, она чувствовала себя великолепно и думала, что здоровье ее совершенно окрепло.

Увы, заблуждение длилось надолго. «Маленькую птичку» подстерегала новая болезнь, от которой ей уже не исцелиться до конца жизни. Эта болезнь звалась – страх.

В ноябре из Петербурга пришла весть о смерти императора Александра. Вскрыли его завещание, в котором он оставлял престол Николаю. Тут же находилось отречение от престола Константина. Казалось бы, все законно, надлежало только выполнить предписанное. Совершенно неизвестно, как сложилась бы жизнь самого Николая Павловича и судьба России, если бы он покорно исполнил волю старшего брата и принял престол. Однако его педантичность, стремление к соблюдению законности во всем, боязнь хоть малой малостью замарать честь братских отношений – словом, его взгляды безупречного рыцаря сыграли с ним на сей раз дурную шутку. Он присягнул Константину и стал ждать, когда брат приедет из Варшавы и отречется от престола публично. Константин ехать не захотел. Возникло краткое междуцарствие, которым и попытались воспользоваться руководители тайных обществ. Они вывели на Сенатскую площадь войска, выдвинули требования введения Конституции и отречения Николая.

Александрина была потрясена, когда увидела мужа с непривычно суровым, отрешенным лицом. Он увел ее в дворцовую церковь и там сказал:

– Неизвестно, что нас ожидает. Обещай мне проявить мужество и, если придется, умереть с честью, ни от чего не отрекаясь. Умереть на престоле.

Александрина не поверила своим ушам, но муж ничего не стал объяснять.

Потом Николай уехал, во дворце все затаилось. Она была в своем будуаре, сидела полуодетая за бюро, вяло водила пером по бумаге. Хотела написать отцу, но не могла найти ни слов, ни мыслей. Томило ощущение неминучей беды.

Отворилась дверь – вошла Марья Федоровна. Она, всегда такая сдержанная и величественная, была совершенно расстроена.

– Дорогая, все идет не так, как должно идти, – проговорила она вздрагивающим голосом. – Дело плохо. Беспорядки. Бунт.

Николай, который в это время был на Сенатской площади, испытывал постоянную тревогу за судьбу семьи. Еще не столь далеко ушли в прошлое кошмарные, кровавые дни Французской революции, и любой монарх, в чьей стране начинался бунт, смертельно тревожился бы за судьбу жены и детей. Теперь от народа можно было ожидать всякого!

Кроме того, Николай был знаком с программами мятежников. Что Южное, что Северное общество сходились в одном: царская семья должна быть уничтожена вся, от мала до велика – от него самого, государя, до того ребенка, которого носила во чреве его жена. Бунтовщики еще не договорились, каким образом будут убиты «тираны». Кто-то предлагал их повесить, а кто-то удушить или напоить ядом.

Впрочем, Николай не сомневался, что убийцы очень быстро придут к соглашению.

В это время Александрина и вдовствующая императрица были вне себя от ужаса. Ведь они видели все эти передвижения, подход лейб-гренадер, знали, что там стрельба, что драгоценнейшая для них жизнь Николая в опасности. У Александрины не хватало сил владеть собой, она взывала к Богу, повторяя одну и ту же молитву:

– Услышь меня, Господи, в моей величайшей нужде!

Казалось немыслимым, что этот день когда-нибудь закончится, что его можно пережить!

Однако они его все-таки пережили. Когда появился Николай, мать и жена увидели, что перенесенные испытания придали его лицу новое выражение. Нет, это была не жестокость и мстительность – это была маска величавого, поистине олимпийского, непоколебимого спокойствия. Во время мятежа этот рыцарь был озабочен тем, чтобы не показать своим людям ни малейшего признака слабости, не испугать их ни тенью растерянности. Он понимал, что только спокойствие и отвага государя способны удержать страну в этот тяжкий миг. Он сроднился с этой маской, она навсегда приросла к его лицу. Оно стало поистине непроницаемым. Отныне никто не знал, что на уме или на душе у императора Николая Павловича.

Александрина же была только слабой женщиной. И все ее страхи, все горе, весь ужас и безнадежность минувшего дня выразились в поразившем ее жесточайшем нервном тике. У нее начала трястись голова – и это осталось на всю жизнь.