Сандра Паретти - Пурпур и бриллиант

Каролина не решалась взглянуть на подбежавшего к пастуху мальчика: ей страшно было представить, что он тоже прокаженный. Однако когда она все же взглянула, то нигде – ни на босых ногах, ни на руках, ни на шее – не заметила следов страшной болезни. У него была розовая, нежная кожа здорового ребенка.

– Ты мне нужен, Сайд, – сказал пастух. – Это чужеземцы. Они ищут воду.

Только теперь мальчик повернулся к Каролине и Стерну. У него были горячие черные глаза. Каролина попыталась определить его возраст. Он был чуть повыше Алманзора, однако заметно моложе – лет тринадцати или четырнадцати.

– Сайд отведет вас к колодцу, которым мы редко пользуемся, – объяснил пастух.

Сайд сделал несколько шагов по направлению к Стерну и Каролине, как вдруг раздался чей-то крик:

– Назад! Не приближайся к ним! – Это был высокий, пронзительный голос Алманзора.

Он бежал к ним, но внезапно остановился. Рамон спешился и направился было к юноше, но тот поспешно отскочил в сторону. Его глаза были широко раскрыты. В них застыло испуганное выражение. Но Стерн подошел поближе и положил руку ему на плечо.

– Успокойся, – сказал он. – Ты не заразишься, да и мы тоже.

Прокаженные зашевелились, шепот прошел по толпе. Сотни лет ни один здоровый человек не отважился переступить черту их города, который не случайно звался Ур-Имандес, что означало «здесь никто вас не услышит». На Алманзора тоже произвело впечатление бесстрашие Стерна. Его тонкое тело напряглось, голова опустилась, плечи сжались.

– Ты знал, что найдешь здесь это селение? – спросил Рамон.

Алманзор кивнул:

– Я не хотел бросать вас. Но тут есть вода, хорошая вода. Я хотел только принести ее вам. Но боялся напрасно обнадежить вас, потому что не знал, получится ли у меня, – казалось, каждое слово стоило ему страшного напряжения. – Тот, кто хоть раз переступил черту этого города, не сможет покинуть его. Я бы принес воды, сколько вам требуется; я напоил бы животных. Я ведь был уже здесь...

Только теперь Стерн понял, в чем дело. Уверенность юноши, что достаточно войти в этот город, чтобы заразиться проказой, потрясла его даже больше, чем готовность Алманзора пожертвовать собой.

– Ты пил воду из одного сосуда с прокаженным? – спросил он.

– Нет, – прошептал Алманзор.

– Давал им руку?

– Нет, но...

– Поранился тут чем-нибудь? Алманзор снова покачал головой.

– И несмотря на это, ты думаешь, что заразился? Не бойся! Мы вместе наберем воды, и ты отправишься дальше с нами.

– Я виноват в том, что мы остались без воды, – ответил Алманзор с внезапной горячностью. – Я спал, когда пришли воры. Я...

– Разве вы, магометане, не верите, что все происходящее совершается по воле Аллаха? – нетерпеливо воскликнул Стерн. – Значит, на то его воля, чтобы все случилось именно так. А теперь помоги мне! – Рамон достал из седельного мешка кусок белой марли и порвал его на несколько кусков. – Оберни этим руки и замотай лицо, чтобы были закрыты нос и рот. Когда мы покинем город, то сожжем всю свою одежду.

Алманзор молча подчинился. Стерн обернулся к Каролине:

– Подождите нас здесь. Только не сходите с коня.

Ведомые Сайдом, с бурдюками в руках, они быстро пошли прочь, пересекли площадь и исчезли в тени деревьев. Колодец под остроконечным камышовым навесом виднелся вдалеке.

Из домов доносились стук горшков, удары ступок. Нагнувшись над плоским деревянным корытом, две женщины стирали белье. Обычная жизнь поселка, растревоженная их появлением, вернулась в привычное русло. Как будто достаточно было возникнуть бесстрашному человеку, чтобы заставить их забыть, что они живые мертвецы, думала Каролина.

Фараджи, пастух, думал примерно о том же. Он вернулся в некое подобие сарайчика, состоящего из куска старой стены, двух свай и соломенной крыши. Появление незнакомцев потрясло его. До этого он никогда не отваживался показывать посторонним свое лицо. Это было испытание, и они выдержали его, не отступили. Теперь чужаки с Сайдом были у колодца и собирались набрать воды, которой пользуются прокаженные. Они не боялись заразиться. Фараджи не интересовало, кем были эти пришельцы, как их звали. Он чувствовал доверие к этому бесстрашному мужчине, он казался ему тем, кого он давно ожидал с таинственной надеждой.

Незнакомцы отошли от колодца и вернулись к своим животным. Сайд брел за ними по площади, рядом с ним прыгала белая пастушья собака.

– Сайд! – закричал пастух. – Подойди! – Он не мог себе представить жизни без сына, но сейчас старался не думать об этом. – Сайд! – сказал он мальчику. – Иди к этим людям. Скажи им, что я хочу поговорить с ними. Иди, – повторил он. – Приведи их!

Он смотрел вслед сыну. Пройдет не так уж много времени, и мальчик превратится в мужчину. Нет, он не должен превратиться в такого же отверженного, какие жили здесь. Фараджи набрал хвороста, лежащего за стеной. Он свалил его за закопченную плиту перед своей хижиной и поджег.

Недвижно он наблюдал, как к хижине приближались незнакомцы.

– Оставайтесь по ту сторону костра, – сказал он. – Огонь защитит вас.

Хворост испускал резкий запах эвкалипта. Каролина не могла понять, кажется ли ей это, или и в самом деле этот аромат придает жаркому пламени свежий оттенок прохлады. Фараджи глубоко надвинул капюшон налицо. Но, несмотря на это, Каролина чувствовала на себе его серьезный, изучающий взгляд. Пастух палкой немного разгреб угли, чтобы языки пламени стали пониже. Он явно хотел заговорить, но не решался начать, боясь первого слова.

– Я, к сожалению, ничего не могу предложить вам, – сказал он наконец. – Всех продуктов, что у нас есть, касались наши руки.

– Мы благодарим вас за воду, – сказал Стерн. – Вряд ли существует что-либо более ценное, что можно предложить умирающим от жажды.

Фараджи нагнулся вперед:

– Куда вы держите путь?

– В Алжир.

Уставившись на огонь, Фараджи произнес:

– Дальний и опасный путь. Вы так хорошо знаете Сахару, что решились отправиться без проводника? Дорога курьеров намного восточнее отсюда.

– Мы выбрали самый короткий путь, – ответил Стерн.

– Я живу здесь тринадцать лет, – сказал Фараджи, – однако за эти годы никто не просил у нас воды. Должно быть, вы находились просто в отчаянном положении, – он говорил приглушенно, задумчиво, будто обращаясь к себе самому. – Простите, что я спрашиваю, но плащ вашего спутника возбудил мое любопытство. Этот пурпурный плащ – я всегда полагал, что лишь один человек на свете вправе носить его. Но конечно, теперь я очень мало знаю о жизни за этими стенами.

– Вы знали Калафа? – вырвалось у Каролины.

Фараджи прислушался к ее голосу, сравнил его с тем, что остался в его воспоминаниях. Потом задумчиво произнес: