Джанет Оак - Любовь, созидающая дом

Уже подходя к фургону, Мисси услышала слабые стоны Бекки. Миссис Козенски как раз спускалась по ступенькам и, не позволив молодой женщине войти внутрь, отвела ее в сторону. Лицо акушерки было тревожно.

— Плохи дела, мэм, совсем плохи, — сказала миссис Козенски срывающимся голосом. — Я… принимала роды не раз, много младенцев… Но это преждевременные роды, ребенок маленький, и потом, неправильное положение… — Она безнадежно покачала головой, по щекам ее текли слезы. — Совсем плохо, ей нужен доктор.

— Можно я пойду к ней? — с мольбой в голосе спросила Мисси.

— Иди, милая.

Поднявшись по ступенькам, молодая женщина тихонько вошла в фургон. Бекки лежала на кровати вся в поту, влажная и горячая, лицо ее было бледным как полотно, длинные волосы разметались по плечам. Подойдя к подруге, Мисси взяла ее за руку и стала гладить по волосам. Мисси старалась говорить ровно и спокойно, не очень отдавая себе отчет — о чем, но ее нежный голос, казалось, убаюкивающе подействовал на измученную болью и страданиями женщину.

Мисси оставалась с Бекки почти всю ночь. Положение бедняжки не улучшалось, порой она впадала в беспокойный сон, но скоро просыпалась от боли. Джон и Вилли тоже ни на шаг не отходили от фургона, молча сидели они у костра. Но после долгих часов бдения обеспокоенный Вилли попросил миссис Козенски отправить его жену спать, иначе она сама будет в опасности, и акушерка тотчас сменила Мисси.

Наутро супруги Ла Хэй с трудом поднялись — они почти не спали, — а нужно было собираться в дорогу. Мисси сразу послала мужа узнать, как дела у Бекки, и тот вернулся с нерадостной вестью: ничего не изменилось. Машинально, точно пребывая в полусне, Мисси готовила завтрак, мыла после завтрака посуду, а на сердце у нее лежала тяжесть.

Верховой, один из помощников главы обоза, появился возле их фургона, уже когда посуда была уложена и лошади накормлены. Он ехал вдоль всей цепочки фургонов и сообщал каждой семье распоряжение мистера Блейка: «Пока у миссис Клей не родится ребенок, обоз останется на месте». Молодая женщина бросилась обнимать хорошего вестника: ей страшно было подумать, что Бекки в таком состоянии придется трястись в фургоне по ухабистой дороге. У Мисси отлегло от сердца.

Накануне вечером мистер Блейк отправил посыльного в Липтон с поручением найти врача и привезти его к роженице. В лагере молились все — кто знал молитвы и кто не знал их. Все обращались к Богу и просили: «Господи! Пусть доктор найдется и прибудет вовремя».

Чтобы хоть как-то отвлечься от тягостных мыслей о страданиях бедной роженицы и не имея никакой возможности облегчить ее положение, люди в ожидании врача занялись домашними делами. Женщины стирали одежду и наводили порядок в своих дорожных домиках. Мужчины в очередной раз проверяли, все ли в порядке с упряжью, сбруей и колесами фургонов.

Вечером сидели у костра, коротая время за разговорами о том, о сем. Время тянулось медленно, и нервы у всех были на пределе; происходившее в фургоне семьи Клей болью отзывалось в сердце каждого. Ближе к ночи, не зная, чем помочь бедняжке Бекки, и надеясь, что утром всех порадует хорошая весть о рождении младенца, люди начали гасить костры и укладываться спать.

Утро не принесло перемен. Ребенок не родился.

Начался еще один долгий день. Все хозяйственные дела были переделаны, все настирано, починено, и люди не знали, чем занять себя в эти часы томительного и тревожного ожидания. Врача до сих пор не было. И хотя все понимали: прошло более чем достаточно времени, чтобы добраться сюда из Липтона, — надежда не умирала. Наконец посыльный вернулся — весь в пыли, усталый, подавленный. Он принес нерадостную весть: врача в городе нет.

Мисси, Вилли и другие соседи в ожидании стояли у фургона четы Клей, но плача новорожденного так никто и не услышал. Была почти половина второго, когда миссис Козенски вышла из фургона. По пухлым щекам акушерки текли слезы.

— Ребенок умер, — тихо сказала она. — Ничего не удалось сделать.

— Бедная Бекки! — зарыдала Мисси. — Она не перенесет этого.

— Не перенесла, — еще горше заплакала акушерка. — Молодая мама не справилась, она тоже скончалась.

В первый момент Мисси не могла ни осознать сказанное миссис Козенски, ни поверить в этот кошмар. Но чем отчаяннее она впивалась глазами в старую акушерку, тем очевиднее ей становилось: это правда. Из глубины крытого фургона слышались приглушенные рыдания мужа.

— О, Боже, — закрыв лицо руками, прошептала Мисси. У нее подкосились ноги, но стоявший рядом Вилли успел подхватить жену и прижал ее к себе. Мисси громко рыдала на плече у мужа. Дав ей выплакаться, Вилли долгим взглядом посмотрел в глаза жене, точно сам хотел найти ответ на вопрос, который собирался задать.

— Я должен пойти к Джону, — тихо сказал он. — Ты дойдешь сама до фургона?

Мисси кивнула. Но тотчас к ним подошел Генри и, взяв молодую женщину под руку, бережно повел ее к дому, обходя попадавшиеся на дороге рытвины и ухабы. Генри помог ей подняться по лестнице в фургон и предупредительно придержал полотно двери, чтобы Мисси не споткнулась на пороге.

Молодая женщина лежала в духоте фургона и чувствовала, как смятение и страх одолевают ее.

Заупокойную службу провели на следующее утро. Юная мать и младенец лежали рядом на одеяле, за край которого держался Джон. Казалось, он не понимает, что происходит. Потрясение и горе затуманили его голову, отрешенный взор едва ли участвовал в происходящем.

После заупокойной службы стали собираться в дорогу, и мужчины молча выстраивали фургоны, соблюдая уже установленный порядок. Боясь за друга, Вилли предложил Джону перебраться к ним, но тот решительно отказался и предпочел одиночество. Обоз тронулся.

Мисси очень скоро попросила мужа остановить лошадей и сказала, что пойдет пешком. Отвернувшись от густых клубов пыли, вздымавшихся из-под колес, она стояла на обочине и ждала, пока обоз проедет. Когда последний фургон прогромыхал мимо нее, Мисси оглянулась на оставшуюся в прошлом часть пути. Внизу, в лощине еще видны были следы недавнего лагеря: вытоптанная зелень, пепел костров, полосы примятой колесами травы. И маленький холмик свежей земли — там, где они оставили дорогую Бекки и ее ребенка, которые теперь навсегда вместе. Этот одинокий холмик, может быть, особенно пронзительно заставил Мисси почувствовать боль разлуки, и она в отчаянном порыве бросилась бежать назад, но через несколько шагов остановилась, скованная мгновенной простой мыслью: в этом мире Бекки больше нет. «Прощай, милая Бекки, прощай, Ребекка Клей. Ты была хорошей подругой. Пусть тебе и твоему ребенку будут радость и упокоение в Божьем доме».

Слезы ручьем текли по лицу молодой женщины. Она уже повернулась было идти вслед за обозом — и в этот момент увидела, как из зарослей кустарника в лощине появился одинокий всадник и остановился у могильного холмика. Мисси узнала мистера Блейка. Он спешился и подошел к могиле. Сняв шляпу, мистер Блейк долго стоял со склоненной головой, затем положил небольшой букет степных цветов на свежий холмик — и поехал догонять обоз. Слезы пуще хлынули из глаз Мисси. «Это благородный человек», — грустно улыбалась своим мыслям молодая женщина.