Тесса Дэр - Хотите быть герцогиней? [litres]

– Если я выиграю, вы изволите оставить меня в покое. Я уже сделал вам уступку насчет совместных обедов и не потерплю дальнейших поползновений на свою свободу. Титул герцога, знаете ли, предполагает массу обязанностей.

Ага, в том числе игру в бадминтон. Это, конечно, важнее, чем проводить свободное время с женой.

– Отлично! – воскликнула Эмма, уже готовая вспылить. – Но если выиграю я, вы изволите общаться со мной, имея хоть толику уважения.

– О, какие могут быть претензии? Толику уважения я вам уже оказал.

– Я хотела бы толику побольше. – Эмма задумалась. – По-вашему, толика – это сколько?

– Нечто среднее между каплей и крошкой. Мне так кажется.

– Тогда я требую кофейную чашечку.

– Кофейную чашечку?

– Две чашки. Ах нет! Я требую полную кружку уважения.

Герцог покачал головой.

– Да вы просто жадина.

– Я – жадина?! Я же вижу: в ваших глазах моя привлекательность блекнет по сравнению с воланом для бадминтона или с графином бренди. Но я ваша жена, женщина, которая должна стать матерью вашего ребенка.

Подумав, он сказал:

– Спорить нет смысла. Вы же все равно не выиграете.

– Вот, значит, какого вы обо мне мнения.

Пусть ей не выиграть сегодня в этой дурацкой игре, но Эмма решила, что постепенно добьется победы. Итак, сражение начинается – здесь и сейчас.

Герцог взял ракетку и волан, занял позицию у сетки и неуловимо-быстрым движением запястья отправил волан поверх головы Эммы, прежде чем она успела пошевелиться.

– Отличный удар, – сказала она. – Очко в вашу пользу.

– Это не было подачей. Я просто перебросил вам волан. Первая подача должна быть за дамой. Вот вам ваша толика.

– Ну разумеется! Спасибо, мой дорогой. – Неуклюже замахнувшись ракеткой, Эмма умудрилась отправить волан… прямиком в сетку.

На сей раз была очередь герцога застыть в остолбенении в центре поля.

– Как вы меня назвали?

– Я назвала вас «мой дорогой». Вчера за обедом мы договорились, что я как-то должна к вам обращаться. Я отказываюсь говорить вам «Эшбери» или «герцог», а вам не понравились обращения «дорогой супруг», «милый», «любимый». – Эмма махнула ракеткой в направлении лежащего на полу волана. – Полагаю, теперь ваш черед, дорогой мой.

– Я не ваш и не дорогой. – Он отправил волан в полет могучим ударом слева.

Но Эмма, к собственному изумлению, сумела подставить ракетку под падающий волан и отбить его.

– Не уверена, что здесь решаете вы.

– Я герцог. Я все решаю.

Следующая беспомощная попытка с его стороны – следующий неуклюжий, отчаянный мах с ее стороны. На этот раз она промазала.

– Это вопрос личный, кто кому дорог. – Эмма даже слегка запыхалась, поднимая упавший волан. – Если я решила, что вы мне дороги, то тут уж ничего не поделаешь.

– Очень даже поделаешь. Я могу отправить вас в заведение для умалишенных.

Она пожала плечами:

– Как вам будет угодно, ангел мой.

Он угрожающе выставил вперед ракетку.

– Давайте-ка сразу проясним кое-что – вы и я. Вы, по-видимому, замыслили некий план неслыханной доброты, чтобы исцелить мою израненную душу. Но вы зря тратите время. Своим крутым нравом я обязан отнюдь не ранению, и его не исправят волшебным образом ни доброта, ни ласковые прозвища. Я ясно выражаюсь? Не питайте иллюзий, будто это шрамы превратили меня в язвительное злобное чудовище. Я всегда был – и останусь – язвительным, злобным чудовищем.

– И у вас всегда была склонность к пространным монологам?

Он взвыл.

Следующая подача вышла у Эммы неудачно – волан едва не чиркнул по полу, – но она уже научилась получать удовольствие от игры.

– Меня зовут Эшбери. Так меня называли с тех пор, как умер отец. Никто не обращается ко мне по-другому. Я уже говорил вам это.

– И я уже сказала вам, что я – ваша жена, то есть та единственная, кто имеет право звать вас как-то иначе. У меня есть такое преимущество.

Говоря о преимуществе, Эмма уже потеряла счет проигранным ею очкам.

Эш взмахнул левой рукой, отправляя ей волан, и Эмма заметила некоторую заминку в его движении. Он даже слегка поморщился. Возможно, основанием для тренировок – три раза в неделю – была не скука, а попытка восстановить подвижность раненой руки. Если так, его ранение куда серьезнее, чем изуродовавшие лицо шрамы.

«Интересно, – подумала она, – насколько это серьезно? Сколько боли раны причиняют ему даже теперь?»

Слишком большой предмет для размышлений. Он не поместится в ее мозгу. Но ее тревога проникла прямо в сердце, заставив его сжаться. Эмма улыбнулась:

– Может, продолжим, малыш?

Взгляд, который он ей адресовал в ответ, мог бы разбить вдребезги мраморную статую.

Еще через несколько минут тренировки Эмма улучшила свои навыки. Теперь она могла защищать свою половину поля вполне достойно.

– Как насчет «драгоценный»? – предложила она.

– Нет.

– Ангел?

– О боже, нет!

– Пирожок?

Вместо ответа герцог с такой силой ударил по волану, что он отлетел к стене и ударился в портрет одного из предков, прямо в его напудренный парик.

Эмма зааплодировала.

– Отличный удар, мой драгоценный ангел и пирожок!

– Прекращаем игру, – отрезал герцог. – Немедленно.

Не обращая внимания на эту вспышку, Эмма пошла поднять волан. Ударила, едва сумев перебросить волан через сетку.

– Предупреждаю, я не отступлюсь.

– Предупреждаю, я гораздо упрямее вас.

– Я ушла из дому в шестнадцать лет.

– Осиротел в одиннадцать, – меланхолично заметил он.

– Я пришла в Лондон пешком, по снегу.

– Я вел полк в битве при Ватерлоо.

– Мне пришлось научиться жить самостоятельно. Умолять о работе. Стирать пальцы в кровь.

Эмма бросилась вперед, успев отбить волан, прежде чем он коснулся пола. От ее удара волан улетел высоко, едва не в потолок.

Он стоял и смотрел, как оперенная пробка планирует назад.

– Снаряд разорвался у меня под носом. Несколько месяцев я был между жизнью и смертью. Шрамы сделали меня дьяволом во плоти. Я бросил курить опиум простым усилием воли. Моя нареченная отвернулась от меня, потому что я стал ей противен. И я все еще здесь. – Он ударил по волану, отправив его на паркет у ее ног. – Я выиграл.

Эмма схватилась за бок, пытаясь восстановить дыхание.

– Очень хорошо. Вы выиграли.

Ей стало грустно и немного стыдно. Она была очень смелой, когда ушла из дому. Люди, которых она любила, отвернулись от нее. Но храбрость, которую ей пришлось призвать на помощь, не шла ни в какое сравнение с тем, что переживает воин в сражении. А раны герцога, шрамы… Пусть Аннабел Уортинг тщеславная и мелкая душонка, однако ее отказ означал оскорбление его страданию. Наверняка разорванная помолвка глубоко ранила его гордость, если не сердце.