Ирина Мельникова - Грех во спасение

Мужчины перебрались в балаган. Но заснуть уже не удалось. Ветер, злой и холодный, пригнал ливень. Давилась злобой Аргунь. Падали подмытые водой пихты-великаны, бросая в ночь пугающие предсмертные вопли. Молнии рвали в клочья черный свод небес, почти без перерывов грохотал гром. Ущелье мучительно стонало, словно под пытками жестокосердного палача.

В какой-то момент им показалось, что буря стихает, и Митя выбрался из балагана, на разведку. И тут же вернулся назад.

— Быстро собирайтесь! Наводнение!

Подхватив вещи, они выскочили наружу. С реки доносился треск и шум, тоскливо кричала какая-то птица. Дождя не было. Красной бровью занималась заря. Приютивший беглецов берег превратился в остров и постепенно исчезал под водой рассвирепевшей Аргуни. Вместе с деревьями обваливались подточенные берега. Грязный поток подкрался почти вплотную к их лагерю. Отступать было некуда.

Мужчины бросились к заготовленным для плота бревнам, к которым уже подбиралась вода, и принялись связывать их между собой. А река все прибывала и уже затопила балаган и залила костер.

Наконец плот был готов. Не теряя ни секунды, мужчины разместили на нем вещи. Оказалось, плот едва выдерживает женщин, пришлось довязывать еще два бревна. И в этот момент вода ринулась через поляну.

— Давай, живее! — крикнул повелительно Митя, поймал замешкавшегося Антона за руку и втащил его на плот. Они легли на бревна, ухватившись одной рукой за сучья, оставшиеся на бревнах, а другой — придерживая лежащих рядом женщин.

Плот крутануло пару раз вокруг своей оси, подхватило потоком и понесло к черному провалу. Но через мгновение сильный удар чуть не отправил их на дно: заднюю часть плота накрыл вершиной упавший кедр. Плот опять завертело и накренило. Послышался отчаянный крик. Тонул придавленный сучьями Антон. Митя бросился к нему на помощь. Нечеловеческим усилием сбросил с плота вершину кедра. Васена встала на колени, подхватила лежащий рядом шест и оттолкнулась от летевшей навстречу каменной глыбы. Антон вынырнул на поверхность и успел уцепиться за протянутую Митей руку. Отфыркиваясь и смахивая кровь с исцарапанного лица, он выбрался на плот. Тут Митя заметил, что плот опасно накренился на один борт, и спрыгнул в воду. Ухватившись рукой за веревку, удерживающую в связке бревна, он плыл рядом с плотом, который продолжал с огромной скоростью мчаться прямо в черное жерло трубы.

И последнее, что увидела Маша, были Антон, пытавшийся на четвереньках подползти к Васене, и девушка, силившаяся оттолкнуться шестом от огромного скального выступа, похожего на бараний лоб. Вероятно, шест соскользнул с отполированной водой поверхности и попал в трещину.

Изогнувшись дугой, он моментально распрямился и сдернул Васену в кипящий поток. Маша закричала от ужаса: Антон, не раздумывая, бросился в воду вслед за девушкой. Их головы мелькнули на поверхности и скрылись в бешеной круговерти волн. В следующее мгновение плот провалился в темноту. Маша почувствовала сильнейший удар, передний конец плота занесло вверх, потом он резко нырнул вниз…

«Господи! Спаси и помилуй!» — мысленно взмолилась Маша. Ей показалось, что Митя зовет ее, попыталась ответить и не успела. Тяжелая волна накрыла ее с головой. Плот со всего размаха ударился о скалы и развалился на части. А одинокое бревно с судорожно вцепившейся в него женщиной подхватил неистовый поток и понес в кромешную темноту и неизвестность.

Тугой обруч сдавил виски и не позволял открыть глаза.

Дмитрий Гагаринов застонал и перевернулся на живот. Выплюнул набившийся в рот песок, поднес руку к затылку и почувствовал липкую застывшую кровь. Он попытался вспомнить, что произошло с ним и отчего голова у него в крови, а рот полон песка. Сознание с трудом пробивалось через боль, терзавшую его тело. Казалось, его пропустили сквозь строй, а потом еще долго топтали и били ногами.

Он уперся руками о влажный песок, с трудом приподнял свое непривычно тяжелое тело и сел. Наконец удалось открыть глаза, и Дмитрий обнаружил, что сидит на берегу, почти у самой воды. Вернее, на краю длинной песчаной косы, на которую накатывали торопливые желтые волны, оставляя после себя полосу грязной пены вперемешку с разлохмаченной щепой, кусками коры и обломками веток.

Некоторое время Дмитрий тупо смотрел на воду, на песок, потом поднял глаза и обвел взглядом высокий берег напротив, поросший непроходимой тайгой, низкое солнце, спускающееся в тучу, — не мог понять, как он здесь очутился, каким ветром его занесло на берег мутной бурной реки, названия которой он, как ни пытался, не смог вспомнить.

Он попробовал встать на ноги. Но силы оставили его, и, пошатнувшись, Дмитрий ухватился за выбеленный солнцем и водой обломок огромного дерева, занесенный сюда когда-то половодьем и почти засыпанный песком. И увидел вдруг свое, в этом он не сомневался, ружье и мокрый мешок, который, вполне вероятно, тоже принадлежал ему. Перебирая руками по лежащему дереву, он приблизился к ружью, поднял его и приставил к бревну. Ствол его был забит песком, ложе покрыто свежими царапинами. С трудом Дмитрий дотянулся до мешка, подтянул его к себе. Он был почти пустым, лишь на дне под мокрой рубахой и одеялом он обнаружил три орлиных пера в пятнах крови, завернутые в носовой платок, и тяжелый кисет. Достал его, оглядел с недоумением.

Хоть убей, он не мог вспомнить, почему чужой кисет оказался в его мешке. Рубаха определенно была его, и перья, правда, непонятно в связи с чем, тоже принадлежали ему, но что кисет — чужой, в этом он не сомневался. Он потянул тесемку, стягивающую горловину кисета, и высыпал его содержимое на ладонь. И вздрогнул: в кисете находился золотой песок и несколько самородков, от самого маленького, размером с горошину, до большого, который они нашли первым…

Господи! Словно огненная вспышка пронзила его мозг, и он все вспомнил. И откуда взялись эти перья, и что это за кисет! Но одновременно его сознанием овладел ужас: почему он один? Где Маша? Где Антон и Васена? Почему он не ищет их, почему медлит?

Митя лихорадочно затолкал кисет в мешок, вскинул его на плечо и подхватил ружье. Куда идти? Где искать?

Он и мысли не допускал, что они погибли. Это было бы слишком жестоко, слишком несправедливо после всего, что им пришлось пережить вместе.

Ноги плохо слушались его, заплетались о всякий камень или корягу, выброшенную на берег своенравной рекой. Наконец он сообразил опереться на ружье и заковылял по берегу, внимательно всматриваясь в кучи наносника, груды камней, заглядывая под ошкуренные добела камнями и водой огромные стволы кедров и елей, тянувших к небу жалкие, изуродованные остатки ветвей. Один раз ему показалось, будто он видит среди двух глыб, преградивших дорогу потоку, неподвижное человеческое тело, по это был всего лишь медвежонок, совсем еще маленький, чудом выживший в наводнение и основательно перепуганный. Его черные глазки с ужасом смотрели на незнакомое существо, а когда Митя набросил на него куртку, медвежонок зарычал тоненько, жалобно, забарахтался отчаянно, пытаясь освободиться. Возвращаясь к берегу, Митя поскользнулся на камнях, упал в воду вместе с живым, вырывающимся из рук грузом и вновь вымок до нитки.