Ирина Мельникова - Грех во спасение

Внезапно послышался громкий треск и ругань Антона.

Маша подняла голову и выронила жестянку. Огромная льдина острым краем, словно бритвой, срезала лопасть весла Антона, и он с отчаянием отбросил в сторону жалкий обрубок.

До берега было совсем близко. Но течение закрутило лодку на месте. Антон с помощью второго весла попытался выровнять ее, но тут следующая льдина ударила в корму, и лодочник, который кормовым веслом отталкивал от их суденышка наиболее опасные льдины, яростно замычал и погрозил Антону кулаком. Антон не менее яростно выругался, навалился на весло всем телом и все-таки выровнял лодку. И сразу же она заскребла днищем по камням. Глухонемой выскочил из лодки, ухватил ее за кольцо на носу и вытянул на берег.

— Ну, слава богу! — с облегчением произнес Антон и перекрестился. — Счастливая вы, Мария Александровна, не иначе! Я уж грешным делом думал, что не доберемся до берега.

От крепости к ним бежал солдат с ружьем на изготовку.

Остановившись за несколько шагов от них, он выставил вперед штык и грозно спросил:

— Кто такие? Ночью здесь непозволительно шататься.

— Отведи меня к дежурному офицеру, солдатик. — Маша сделала шаг по направлению к нему, но солдат щелкнул затвором и приказал:

— Не подходи, стрелять буду!

— Ты что, служивый, сдурел? — прикрикнул на него Антон. — Не видишь, кто перед тобой? Барышня благородных кровей. Она вон через реку переплыла, промокла вся, и зла, а ты ее на ветру держишь! Веди ее срочно к начальнику!

Офицер сам разберется, что к чему.

Но солдат продолжал стоять на своем:

— Не ведено посторонних ночью в крепость пущать. Мне за это плетей дадут, а у меня шкура не казенная.

— Голубчик, милый мой, — Маша упала перед ним на колени, — я тебе сколько хочешь денег заплачу, но проводи меня к офицеру. В крепости у меня жених сидит, на двадцать лет каторги осужденный. Родителям позволили с ним повидаться, а мне в этом отказано, потому как я не жена ему… — Она заплакала. — Его вот-вот по этапу отправят. Я хочу офицера просить, чтобы позволил хотя бы краем глаза на него взглянуть.

— Ну что вы, барышня, не стоит вам в ногах у простого мужика валяться! — Солдат опустил ружье и приставил его к ноге, потом сконфуженно почесал в затылке. — Давайте так сделаем, я отведу вас к унтеру и скажу, что задержал вас у ворот, а там уж как он решит, доставлять вас к офицеру или нет.

— Спасибо тебе, милый!

Маша попыталась дать ему несколько ассигнаций. Но солдат отвел ее руку и строго сказал:

— Зря вы это, барышня! Мы на чужом горе не наживаемся!..

Вскоре они пришли в караульное помещение, небольшое строение недалеко от Невских ворот. Прямо на полу у маленькой железной печки спали двое солдат, еще один сидел у крошечного оконца, затянутого решеткой, и курил самокрутку. Маша задохнулась от затхлого воздуха, пронизанного тяжелыми запахами пота, махорки и дыма от коптящей печурки, и с трудом перевела дыхание.

Она молила бога, чтобы начальник караула оказался знакомым Алексея, но это был другой унтер-офицер, мрачный и нелюдимый. Тем не менее, узнай, в чем дело, он выпроводил часового за дверь, хмуро взглянул на девушку и, не проронив ни слова, сам попел Машу в офицерский корпус. Антон двинулся было за ними, но унтер остановился, смерил парня угрюмым взглядом, и тот, крякнув от досады, остался дожидаться Машу в караульном помещении.

Маша и унтер-офицер вышли наружу, и девушка протянула ему две ассигнации по двадцать пять рублей. Но он отрицательно покачал головой и оттолкнул ее руку:

— Жениху своему отдадите, ему это нужнее будет.

Неожиданно поднялся сильный ветер, опять закружил, завертел бесприютную поземку, и Маша снова замерзла. В башмаках хлюпало, чулки покрылись ледяной коркой, а смерзшиеся юбки гремели на ходу как железные. Вдобавок она совсем перестала чувствовать пальцы на руках. А унтер-офицер продолжал молча идти вперед, совершенно не замечая, что барышня уже еле-еле передвигает ноги. Он шли и шли по каким-то мосткам, пересекали широкие рвы с водой, затянутые тонкой корочкой льда, миновали длинное приземистое сооружение, потом церковь и наконец, вспугнув голубей, свивших здесь множество гнезд, вошли в офицерский корпус.

В промокшей одежде, продрогшая до костей, с окровавленными руками и трясущимися от холода губами, девушка предстала перед изрядно напуганным дежурным офицером.

По коридору, мимо спящего на парах сменного караула, они прошли в маленькую комнату без окон. Офицер быстро захлопнул дверь и прошептал в отчаянии:

— Сударыня, вы сошли с ума и погубите не только себя, но и меня. Свидание с осужденными разрешает лишь Государь, и если плац-майор узнает, что вы тайно пробрались в крепость, он спустит семь шкур с караула, а я загремлю, самое ближнее, на Кавказ.

— Милый, поймите меня, мы никогда более не увидимся с моим женихом, дайте мне проститься с ним, ну будьте же милосердны! — Маша упала на колени и попыталась поцеловать руку офицера, — Что вы, сударыня, не смейте так! — Офицер высвободил руку и попробовал поднять Машу с пола. Но она зарыдала и обняла его колени. — Сейчас же поднимитесь! — прикрикнул он сердито. — Прекратите реветь и успокойтесь.

Самое большее через час вашего жениха отправят по этапу.

Вы сможете встретить его на первой почтовой станции. Авось сумеете поговорить с ним подольше, пока лошадей будут менять. А сейчас, — он взглянул на карманные часы, — я приведу его сюда, в эту комнату, под предлогом, что на него, перед отправкой по этапу, следует надеть цепи. Обычно мы производим сию процедуру в каземате. По бывшему князю Гагаринову мы на этот раз сделаем исключение. Предупреждаю, в вашем распоряжении десять минут, ровно столько, сколько потребуется для снаряжения его в железо. И никаких слез, никаких истерик! Мне не надо, чтобы после вашего визита осужденный глотал стекло или обливал себя горящим маслом.

— Господи! Зачем?

— А затем, что после подобных свиданий бедняги стремятся себя жизни лишить, вот поэтому и запретили им с невестами видеться. Почему-то с родителями и супругами они легче расстаются, чем со своими барышнями…

Офицер ушел, а Маша присела на расшатанный казенный стул и, пытаясь согреться, обхватила себя руками.

Через некоторое время в комнату вошли уже известный ей унтер-офицер с чемоданом в руках и солдат, несший цепи.

Маша с ужасом смотрела, как он раскладывает их на полу, угрюмо косясь на девушку. Унтер открыл чемодан и пробурчал:

— Это для вашего жениха. Пущай переоденется в дорогу, а потом уж железо будем надевать… — Он поднял голову и строго посмотрел на Машу. — Не ревите только, дорога барину тяжелая предстоит. Не смущайте его слезами.