Елена Вихрева - Невеста смерти [СИ]

Продвижение легиона вглубь земель, населенных батавами и другими германскими племенами, шло все труднее. Заметно похолодало, и здешняя зима обещала резко отличаться от италийской. Все чаще им на пути встречались болота и непроходимые чащи. Ломались колеса обозных повозок. Люди начали простужаться, и по ночам над лагерем раздавался лающий кашель нескольких сотен воспаленных глоток. И в довершение всего начались мелкие ночные и дневные вылазки варваров, нападавших в своих родных краях, умело используя каждую кочку и пещеру.

Старший центурион, не спавший несколько суток, с обметанными лихорадкой губами, обремененный тяжелыми мыслями, все же изредка замечал эту девушку, брошенную фактически на произвол судьбы среди монотонной и тяжелой легионной жизни. Все такая же легонькая, тоненькая, с тихой улыбкой, она оказывалась там, где была нужна — помогала врачам, разносила горячее питье, крепила оперение к стрелам и чинила солдатам одежду.

Он тогда все мучительно пытался вычислить, за кем же из его молодых офицеров увязалась это очаровательная крошка, которую даже такие трудности не сломили и даже не особо испортили внешне. Пусть ее коротко остриженные ноготки, с въевшейся костровой сажей, не были больше розовыми миндалинками, но задорная и нежная улыбка скрашивала абсолютно все.

Никто из его воинов не посмел обидеть ее нескромным взглядом или словом — она напоминала всем оставленных в Риме дочерей, невест и сестер… А утешить плоть можно было и с грубыми, рослыми местными пленницами, норовившими кинуться на легионеров с ножом, а то и мечом, подобно их мужьям и братьям.

Старший центурион и не удивился, когда увидел, что воины сами стали учить крепкую и выносливую девочку обращаться с мечом и копьем — у нее должна была быть возможность защитить себя при внезапной стычке с врагами.

Гайя оказалась на редкость талантлива в воинском искусстве — и, когда дело все же дошло до крупных стычек, доказала это на деле с мечом в руке.

И он приказал выдать ей доспехи из обозных запасов — благо, и переделывать не пришлось, только в талии ремни подтянули.

Но все тайное становится явью, и однажды он стал свидетелем неприятного разговора. Несимпатичный ему, хотя и красивый, рослый, умеющий подать себя юноша, выходец из хорошей семьи, но так и не усвоивший представлений о чести и достоинстве римского воина, старающийся ловко обойти все трудности, поберечь себя и больше озабоченный тем, как он выглядит в первой линии строя на торжественных построениях, даже на учениях норовил оказаться в задних рядах, кого-то отчитывал за палаткой.

Старшего центуриона его слова заставили остановиться и прислушаться:

— И что ты все время за мной ходишь? Думаешь, я сразу тебя не узнал, когда ты начала тут везде мелькать, откуда ни возьмись? Но на что ты мне сдалась, такая убогая? Да и приведи тебя домой, стыда перед родней и всем Римом не оберешься. Надо же, девушка, прошедшая с маршевым легионом! Могу догадаться, как тебе удалось прятаться. Да и сейчас… Вот как ты греешься холодными ночами в продуваемой ветром палатке? Вот, то-то и оно.

Старший центурион незаметно выглянул, чтобы удостовериться в том, что ему не показалось. Но нет… Не показалось, и плечи девушки были опущены, они вздрагивали, что было заметно не смотря на доспехи и прикрывающую их сверху грубо выделанную волчью шкуру — они все стремились добыть себе такую, отняв у водившихся в окрестных лесах в изобилии этих серых хищников. Или медвежью, как сделал он сам, принимая в расчет свои размеры.

Валерий, как видно, еще не добыл, и зябко кутался в два обычных зимних плаща, мало спасавших в этом пронизывающем климате. И, видимо, поэтому обратил внимание на мех, закрывающий девушку:

— И эта твоя вонючая шкура… Просто верх изящества для дочери патриция…

— Зато добыла я ее сама, — голос Гайи был совершенно ровным, и ее командир в очередной раз подумал, что не зря оставил ее, еще и дав звание легионера.

Ему хотелось вмешаться, надавать кулаком по надменному лицу молодого патриция, отправленного родителями в этот поход только потому, что надоели его кутежи с гетерами, бессмысленные скачки на колесницах и проигрыши в кости. Но как его смогла полюбить Гайя, причем настолько, что последовала за ним? Ответ нашелся быстро — в мирной жизни в Риме Валерий производил неизгладимое впечатление своей выправкой, щегольской манерой носить форму, умением поддержать разговор на любую тему — от выборов Сената до комедий Плавта.

Как бы то ни было, но спустя полгода он лично отдал приказ обезглавить Валерия перед строем — из-за его трусости попал в засаду и погиб передовой разъезд.

А Гайя в двадцать два года стала командиром разведывательной декурии. В двадцать пять — центурионом.

И, когда ему предложили должность префекта преторианской гвардии, то он, не раздумывая, пригласил ее с собой.

— Итак, девочка, сегодня вечером прием у Октавиана. Но тебе будет отведена другая роль. Стоять с копьем и мечом наготове у его трона тебе сегодня не придется. Будешь его племянницей, внезапно приехавшей из Путеол.

Гайя внимательно слушала и думала, что, наверное, так и надо, что она одна оказалась в родном городе. Когда легион вернулся из похода, выяснилось, что ее родители уже умерли, что не удивительно — она была младшим ребенком в семье. В просторном родительском доме обитали дальние родственники, оказавшиеся владельцами по завещанию — братья разъехались служить во все уголки империи, а старший брат и вовсе был комендантом форта в Лондинуме, на далеком Британском континенте. Сестры нашли свое мирное счастье в домах мужей, и тоже проследовали за ними — кто в Парфию, кто в Испанию. А троюродные тетка с дядей посмотрели на нее совсем не так, как смотрели на триумфально проходивший только что по улицам Рима легион горожане. И целомудренные весталки, и вольноотпущенники, и пестрые дети, и знатные матроны — все приветствовали неспешно шагающих воинов, несущих захваченные у врагов знамена и ведущих в цепях знатных пленников.

Ночь они стояли у знаменитых горячих источников возле стен Рима, и теперь явили городу не пыль дорог и пот сражений, а блеск парадных доспехов и идеально выбритые лица.

Офицеры ехали впереди верхом, и Гайя, чьи доспехи за год до этого украсили фалеры центуриона, тоже. Под шлемом легионера, закрывающим лоб и щеки, не было видно ее золотистых длинных волос, а обветренное лицо с суровым взглядом немного усталых глаз резко отличалось от личик римлянок, подкрашенных, обрамленных завитыми щипцами умелых кипасисов локонами.

А вот встреча с родней — она не походила на триумф. Тетка поджала губы:

— Ну не знаю, тебя вообще-то уже оплакали. Столько лет без известий. Доходили слухи, что ты в армию подалась. Так мы надеялись, что лучше бы это были слухи. И где вот тебе теперь место тут найти? Конечно, можешь, пока пожить тут, или…