Элизабет Гаскелл - Поклонники Сильвии

В Монксхейвен торжественно входил цирк – в помпезном антураже ярких красок, извергаясь какофонией зычных шумов на все лады. Впереди, нестройно играя бравурную музыку, ехали трубачи в пестрых костюмах. Следом шестерка пегих лошадей везла золотисто-алую повозку, и эта упряжка, петлявшая по узкой извилистой улице, являла собой привлекательное зрелище. В повозке сидели короли и королевы, мифические герои и героини – вернее, изображавшие их актеры. Мальчишки и девчонки, бежавшие рядом с повозкой, с завистью таращились на них, но сами они выглядели очень усталыми и дрожали от холода в своих пышных античных нарядах. Все это Филипп мог бы видеть и, в общем-то, видел, но не замечал. Почти строго напротив него, на удалении не более десяти ярдов, стояла на ступеньке перед хорошо знакомой дверью магазина Сильвия с ребенком на руках, с веселой вертлявой девочкой. Она, Сильвия, тоже смеялась – от удовольствия, от того, что удовольствие получала ее дочь. Она повыше подняла Беллу на руках, чтобы малышка лучше видела и дольше могла наблюдать яркую процессию, на которую она сама смотрела, обнажив в улыбке белые зубы в обрамлении приоткрытых алых губ. Потом она обернулась и что-то сказала кому-то, кто находился у нее за спиной. Это был Кулсон, разглядел Филипп. Его ответ снова заставил ее рассмеяться. Филипп смотрел на жену, примечая каждую деталь в ее внешности: красивые черты, беспечный вид, степенность, подобающая замужней женщине, душевное спокойствие, присущее человеку, который не знает забот. Годы, что он провел в мрачной печали, в самой гуще варварства, на суше и на море, часто подвергаясь смертельной опасности, для нее прошли как солнечные дни – тем более солнечные, что его не было рядом. Так с горечью думал искалеченный морской пехотинец, обессиленный и отчаявшийся, пока стоял в холодной тени и смотрел на дом, который должен бы быть его родной гаванью, на жену, которая должна бы радушно приветить его, на дочку, которая должна бы стать ему утешением. Он отлучил себя от собственного дома, жена отреклась от него, его дитя растет и набирается ума-разума, не зная отца. Жена, ребенок, дом – все прекрасно благоденствуют без него. Что за безумие пригнало его сюда? Час назад, будто мечтательный идиот, он думал, что она умерла – умерла в неизбывном сожалении о жестоких словах, коими полнилось ее сердце, умерла в скорбном недоумении, вызванном необъяснимым исчезновением отца ее ребенка, которое терзало ее душу и в какой-то мере стало причиной ее смерти, чего он так страшился. Но теперь, наблюдая за Сильвией с того места, где он стоял, Филипп засомневался, что за свою радужную жизнь она хоть час предавалась мучительным мыслям.

Что ж! Идите к теплому очагу, мать и дитя, ведь феерическая процессия скрылась из виду, солнце закатилось, и город окутал вечерний холод. А муж и отец незаметно удалится в студеный сумрак улицы и пойдет искать захудалое дешевое жилье, где можно дать отдохновение усталым членам, обманом убаюкать еще более усталое сердце и забыться сном. Красивая история о графине Филлис, которая так долго скорбела по отсутствующему супругу, это всего лишь старинное предание, или точнее будет сказать, что граф Гай никогда не женился на своей супруге, зная, что тот, кого она любила сильнее, нежели его, пребывал в здравии все то время, что она считала его погибшим.

За несколько дней до прибытия Филиппа в Монксхейвен Сильвию навестил Кестер. Как давнему другу, посвященному в ее самые сокровенные тайны, Сильвия всегда оказывала старику теплый прием, встречая его сердечными словами и приветливыми взглядами, от которых тот млел. У него самого были щекотливые обстоятельства, не позволявшие ему часто видеться с ней, даже когда он находился в Монксхейвене, но Кестер, подобно школяру, мечтающему о каникулах, с нетерпением ждал удобного случая, чтобы доставить себе такое удовольствие. В целом, то время, когда он работал на ферме Хейтерсбэнк, было самым счастливым за его долгие годы однообразного повседневного труда. Отец Сильвии всегда относился к нему по-товарищески, с грубоватым дружелюбием. Мать Сильвии никогда не жалела для него мяса или его доли лучшего куска; а однажды, когда он заболел и несколько дней провалялся на сеновале в коровнике, она поила его поссетом и выхаживала с чуткой заботливостью, какой он не знал с самого детства, когда о нем нежно радела мать. Сильвия выросла у него на глазах. Он знал ее очаровательной крошкой, которая обещала со временем стать красавицей, но едва она начала распускаться, как розовый бутон, – если счастье и процветание сопутствовали ей, это ускользнуло от внимания Кестера, имевшего весьма неширокий круг интересов, – беды одна за другой посыпались на ее прелестную невинную головку, и благословенный для Кестера период службы у Дэниэла Робсона трагически оборвался. В силу всего этого верный пастух был искренне привязан к Сильвии, и Белла, напоминавшая ему его любимицу, когда Кестер с ней только познакомился, в его сердце занимала лишь второе место, хотя малышке свое расположение он выказывал более демонстративно, нежели ее матери.

Собираясь в гости, Кестер надел свой лучший воскресный костюм и побрился, хотя был еще только четверг, а не суббота, а также прихватил с собой кулек конфет для малышки – мятных ирисок. Теперь, в присутствии Сильвии, он сидел на своем привычном месте, у самой двери, и приманивал к себе девочку, показывая ей сладости в раскрытом кульке, а та пыталась сообразить, кто он такой.

– Она как ты, но на отца похожа больше, – заметил Кестер.

Едва опрометчивые слова сорвались с его языка, он поднял глаза на Сильвию, пытаясь понять ее реакцию на то, что он нечаянно упомянул об ее муже, тем более что ему это было несвойственно. Посмотрел он украдкой, не встречаясь с ней взглядом, но ему показалось, что Сильвия чуть покраснела и вовсе не обиделась, как он опасался. Белла действительно унаследовала отцовские глаза, темные, глубокие, серьезные, а не материнские серые, из которых не исчезало по-детски удивленное выражение. И когда Белла медленно, недоверчиво направилась к манящим сладостям, она взглянула на Кестера точь-в-точь как ее отец.

Сильвия на его реплику ничего не ответила, и Кестер уже подумал, что она его просто не услышала. Но через какое-то время она произнесла:

– Ты слышал, наверно, что Кинрэйд теперь капитан, блестящий офицер. Так вот, он женился.

– Нет! Не может быть! – воскликнул Кестер в искреннем изумлении.

– Да, женился, – подтвердила Сильвия. – А почему бы ему не жениться?

– Так, так! – протянул Кестер, не глядя на молодую женщину, ибо он уловил необычные интонации в ее голосе. – Шустрый малый, деятельный, ничего не скажешь. Всегда так и кипел, так и кипел. Значит, когда он понял, что не может заполучить свою избранницу, решил довольствоваться другой.