Барбара Картленд - Любовь на краешке луны

На второй день, после полудня, когда они провели в пути уже несколько часов, мадам де Гокур сказала:

— А вот и замок, принадлежащий родителям твоей матери.

Замок находился примерно в миле от дороги, на очень крутом склоне, сзади заросшем деревьями. Белокаменные стены производили неотразимое впечатление, и Канеда смотрела на родовое гнездо со странным чувством: ей казалось, что она уже видела его.

Наверное, причиной тому послужили частые разговоры с матерью, когда она упоминала о родном доме и даже сделала несколько набросков, проиллюстрировавших словесное описание.

Канеда знала, что замок был заложен в середине шестнадцатого столетия, после чего последующие поколения де Бантом лишь кое-что изменяли и дополняли.

Каждый из владельцев вносил свою лепту в украшение дома, ставшего похожим скорее на настоящий дворец, чем на резиденцию знатного рода; красоту его теперь подчеркивали сады и темные леса, казавшиеся оправой этого архитектурного самоцвета.

Подъехав поближе, они увидели фонтан перед домом; в высокой струе солнечный свет преображался в радугу.

«Теперь я вполне могу понять, почему мама так любила этот дом», — подумала Канеда, сразу же осадив себя воспоминанием о том, что ее мать оказалась изгнанной из родного дома… и о том, что она ненавидит всех его обитателей.

Оставалось лишь надеяться, что великолепные кони, запряженные в ее коляску, и верховые в напудренных париках — среди них ехал на Ариэле Бен в цилиндре с кокардой и аккуратной ливрее, занявший место гонца, — произведут впечатление на хозяев.

Кучер с шиком остановил карету перед парадной дверью; появились слуги, словно бы ожидавшие их приезда.

Открыли дверцу кареты, Канеда вышла, за ней последовала мадам де Гокур.

— Идите первой, — попыталась предложить Канеда, но мадам отрицательно покачала головой.

— Вам предстоит встреча с собственными родственниками;

— Не забывайте, что я ненавижу их, — возразила Канеда.

— Не надо так говорить, — настоятель но убеждала мадам. — Вот встретитесь ними, ma cherie, и я не сомневаюсь, что вас ждет приятный сюрприз.

Канеда недоверчиво подняла брови, однако ответить не успела: на ступеньках, ведущих к замку, появился молодой человек, сразу же заторопившийся им навстречу.

— Разрешите приветствовать вас, кузина Канеда, по поручению дедушки и бабушки, — сказал он. — Я — Арман.

Темноволосый и привлекательный, он улыбался ей с восхищением настолько очевидным, что она едва не улыбнулась в ответ, с трудом удерживая прохладное и надменное выражение, которое намеревалась хранить во время всего визита.

Тем не менее она представила его мадам де Гокур, которая, после того как молодой человек приложился к ее руке, сказала:

— Я видела вас шестилетним, поэтому не стану говорить, насколько вы выросли.

— В нашей семье нередко вспоминали о вас мадам, — ответил Арман, — и всякий раз с уважением.

Безусловно, к французам он относится надлежащим образом, с презрением подумала Канеда.

Повернувшись к ней, он произнес:

— Дедушка и бабушка ждут вас в салоне. Простите их за то, что они не встретили вас у дверей; увы, comte передвигается с большим трудом.

Канеда наклонила голову, и они вступили в довольно впечатляющий холл, от которого ответвлялся коридор, обставленный превосходной антикварной мебелью; стены его украшали картины, по-видимому, изображавшие предков семьи де Бантом.

Слуг было немного, и помещение показалось ей тусклым и пыльным, нуждавшимся не только в хорошей уборке, но и в обновлении красок и убранства.

Она попыталась не обращать внимания на потертые ковры и поблекшие шторы на окнах, нуждающиеся в новой подкладке.

Арман открыл перед ней дверь, и Канеда вошла в салон, выходивший во французский сад, расположившийся позади замка.

Перед окном сидела пожилая седоволосая женщина, и от одного взгляда на нее сердце Канеды сжалось: на нее смотрела ее мать, состарившаяся и морщинистая.

— Вот кузина Канеда, grand-mere, — объявил Арман.

Сomtesse протянула руки к девушке.

— Мое дорогое дитя! — воскликнула она. — Не выразить словами, как я рада, что вы ответили на мое письмо так быстро.

Канеда сделала реверанс и протянула руку, comtesse взяла ее обеими руками и привлекла к себе.

Еще в Англии Канеда запретила себе проявлять симпатию к своим ненавистным родственникам, тем не менее нельзя было уклониться от губ бабушки, приложившихся к ее щеке.

— Садитесь, моя дорогая, — проговорила comtesse, указывая на кресло возле себя, и с трепетом в голосе добавила: — Ты так похожа на мать, прямо одно лицо, а я так тосковала о ней все эти годы.

Канеде хотелось напомнить, чтобе Бантомы не выказали за все эти годы и знака тоски, но Арман как раз представлял мадам де Гокур бабушке и сразу после этого сказал:

— Надо сходить за Элен. Она не ожидала, что гости приедут так скоро.

— Да-да, конечно, дорогой мальчик, — ответила comtesse, — и попроси слуг принести угощение. Не сомневаюсь, они все позабыли.

— Я сделаю это, grand-mere. Прежде чем выйти, кузен улыбнулся Канеде, и вновь ей с трудом удалось не ответить ему улыбкой.

Напряженно, выпрямив спину, она сидела в кресле возле comtesse, а та, явно ощущая враждебность к себе, толковала с мадам де Гокур, своей старой знакомой.

— Я даже не могла поверить, когда грум доставил из Бордо весть о вашем прибытии на яхте! — воскликнула она.

Помедлив немного, она спросила Канеду.

— Это ваша яхта?

— Она принадлежит моему брату Гарри.'

— Значит, его зовут именно так. А мне уже показалось — когда я прочитала в газетах, что он унаследовал титул дяди, — что его зовут Эдуард. Я всегда считала это имя довольно скучным.

И вновь дух противоречия напомнил Канеде, что, если бы не это событие, бабушка не написала бы им и эта встреча просто не состоялась.

Дверь салона открылась, и Арман появился вместе с симпатичной девушкой.

Канеда усмотрела в обоих некоторое сходство с собой, хотя у Элен и Армана глаза были темными в отличие от ее синих… необыкновенных.

Она сразу же сообразила, что Элен не столь хороша, как она, потому что не похожа на ее мать.

— Я так рада нашей встрече, кузина Канеда! — воскликнула Элен. — Я мечтала о ней потому, что всегда видела в бегстве вашей матери с любимым самую романтическую и увлекательную историю на свете.

Канеду чрезвычайно удивило, что кузина говорит обо всем открыто, перед лицом comtesse, однако она не упустила возможности заметить:

— Моя мать была очень, очень счастлива. Но тем не менее она тосковала по своей семье и горевала из-за того, что вы в течение многих пет подвергали ее остракизму.

Тут кузен и кузина переглянулись, а потом посмотрели на comtesse.

— Нетрудно понять, моя дорогая, — сказала старая леди, — вы ощущали горечь от того, что ваша мать была отрезана от любимых ею людей; это томило и меня — более, чем я могу выразить словами: ведь она была моей дочерью.