Тереза Ромейн - Леди-плутовка [litres]

– Человеком и законом?

Анджелес выбрал миндальное печенье.

– Скажите, леди Изабел, вы знаете, почему застрелился ваш муж?

– Он… Это был несчастный случай.

Откусив от печенья, он ткнул в нее остатком:

– А я слышал совершенно иное.

– Почему вы могли что-то слышать спустя столь долгое время? – пролепетала сбитая с толку Изабел.

– Нашего общего знакомого очень интересуют ваши дела.

Герцог. Черт бы побрал герцога! Следовало ожидать, что он так или иначе отомстит ей. Видимо, злится на нее из-за картины. Теперь они все вынуждены притворяться, что в его кабинете всегда висел оригинал и картину никто не подменял.

– Но почему? – вырвалось у нее. – По-моему, мы с вами вполне согласны в том, что я порядочная вдова.

– И вас никогда ни в чем не подозревали? Никто не расследовал ваше поведение по отношению к мужу? Не спрашивал о том, где вы были во время его смерти?

Он говорил спокойно и с каждым новым вопросом отламывал кусочек печенья.

– Нет! – ахнула Изабел. – Меня не было рядом, когда он застрелился… или был застрелен? Официальный вердикт – несчастный случай. Я услышала выстрел, находясь на первом этаже.

Анджелес мягко улыбнулся, и она поняла:

– Вы уже знаете об этом.

– Конечно. Но ведь всегда можно узнать больше.

– Всегда?

Да, это так. И Каллум тоже так считал.

– Всегда. Но вы ничего не едите! Расстроены?

– Да, и очень, – кивнула она. – Мы говорим о смерти. Как тут не расстроиться? И спасибо, я съем три лимонных печенья.

Она стала грызть печенье, почти не ощущая вкуса, но проглотив все три, немного успокоилась, допила чай и поставила чашку, почти бесшумно, как диктовал этикет.

– Вы знаете больше меня о гибели моего мужа? Герцог… герцог что-то открыл вам помимо неуместных намеков?

– У меня есть свои подозрения, однако я не сыщик с Боу-стрит.

– Офицер полиции, – поправила она не задумываясь.

– Как скажете. Я провожу собственные расследования. Ваш покойный муж занимает меня только потому, что картина до сих пор не у меня. Это, как я полагаю, и есть предмет того незаконченного дела между герцогом Ардмором и вами.

– Я почти уверена, что это не так.

Он вскинул брови:

– Я весь внимание.

Изабел поколебалась. Рассказать ему правду? Но может ли она довериться этому человеку? Нет. Ни за что. Но она не способна придумать достаточно правдоподобную ложь, которой он поверит. И у нее нет желания продолжать смешивать тайны с фальшью и враньем, унаследованными от Эндрю.

Она предпочла уклониться от прямого ответа и ни словом не упомянула о Батлере и Каллуме. Объяснила, что муж нанял художника, чтобы скопировать некоторые работы. Узнав, что у герцога Ардмора есть такая копия, которую тот считает оригиналом, она взяла на себя труд заменить ее подлинником, которого он достоин.

– Я сделала это, чтобы защитить свою подопечную, – пояснила Изабел. – Не хочу, чтобы она оказалась замешанной в скандал, да еще во время своего первого сезона, особенно потому, что она совершенно ни в чем не виновата.

Анджелес молча слушал, склонив голову набок.

Когда Изабел замолчала, он спросил:

– Герцог знает, что вы позаботились заменить картину?

– Знает.

Возможно, она преувеличила уверенность герцога.

– То есть он знает, что копия заменена оригиналом, а теперь не хочет мне ее отдать, хотя ранее был готов. Пытается сделать вид, будто заплатил долги, хотя это совсем не так.

Его лицо исказилось яростью, тут же сменившейся холодным спокойствием.

– Не волнуйтесь насчет герцога и вашей подопечной. Если он не отдаст картину, я пошлю кого-нибудь за ней или потребую вернуть долги. Так или иначе, я молчать не стану.

Она пила чай с Анджелесом.

Изабел почти не верила себе, когда повторяла эти слова.

Впрочем, обстановка была самой сердечной. Неужели она пила чай с главой всех лондонских преступников? Его кипящий гнев, похоже, был направлен не на нее, а уходя, он склонился над ее рукой с учтивостью придворного.

Все еще немного ошеломленная, она велела подать ландо, решив отправиться за покупками. Поскольку уже через две недели она вступала во владение домом на Бедфорд-сквер, следовало позаботиться о картинах и гравюрах. После того, что натворил Эндрю, она и подумать не могла о том, чтобы повесить в доме выбранные им шедевры.

Когда экипаж остановился перед ее любимым магазином гравюр и эстампов, она поспешно спустилась вниз, полная приятного предвкушения. Изящное искусство, сатирические эстампы, рисунки последних мод – в «Бедуине» было все. В витрине всегда выставлялось что-то новенькое, что-то интересное. Может, она все это купит.

Но когда она остановилась перед витриной, рот сам собой открылся при виде подписи на эстампе.

«Леди И. М. – светская вдовушка».

Цвета были мрачными, фигуры – гротескными. В центре картинки стояла черноволосая белолицая дева, поднявшая серую юбку, чтобы показать черные мужские брюки и сапоги. Она попирала ногами мужскую фигуру. Поскольку волосы мужчины были темными, а из головы сочилась кровь, очевидно, имелся в виду Эндрю.

«Чума на ваш дом», – как бы говорила женщина. На заднем плане маячило довольно похожее изображение дома на Ломбард-стрит, из окна выглядывала златовласая девица, умолявшая спасти ее от скандала.

Не обращая внимания на других покупателей, толкавших ее, сыпавших проклятиями или извинявшихся, Изабел завороженно смотрела на эстамп.

«Светская вдовушка».

Раньше она никогда не была объектом сатирических нападок.

Ее губы дрогнули в улыбке. В брюках она выглядела весьма соблазнительно, даже на уродливой карикатуре.

Но тут она заметила, что вдова на эстампе держит пистолет, и картинка перестала ее забавлять. Одно дело – попирать ногами Эндрю, а обвинение в его смерти – дело иное. Автор намекал, что Изабел убила мужа своей больше похожей на мужскую независимостью. И неважно, что при его жизни она была настоящей маленькой мышкой: скорее уж это он попирал ее ногами до того дня, когда поднес к виску пистолет.

Но почему сейчас, после стольких месяцев, она стала мишенью для издевательств? Потому, что осмелилась заказать новые платья? Или потому, что у нее есть деньги и нет мужа?

Нет. Это месть герцога. Он не мог донести об украденной картине. И теперь, возможно, вынужден отдать Анджелесу подлинного Боттичелли. У него просто нет иного выхода.

Зато в обществе вес у него такой, что он может облить Изабел грязью, и она ничего не сумеет поделать. Он испортит ее репутацию: репутацию порядочной серой мышки, – ту, которую она приобрела в браке с Эндрю и сохраняла ради Люси.

Ардмор и понятия не имел, что она не пожалеет, если эта репутация будет уничтожена. Это клетка, куда засадил ее Эндрю и где она оставалась даже после его смерти.