Елена Арсеньева - Господин Китмир (Великая княгиня Мария Павловна)

Рождение сына, принца Леннарта, отвлекло ее ненадолго. С самого своего появления на свет он однозначно сделался принадлежностью шведской короны, а не просто ребенком своей матери. Из России никто не смог приехать на крестины, кроме гувернантки Марии, мисс Элен. Принц Вильгельм, который был морским офицером, отправился в путешествие. Томимая скукой, герцогиня Сёдерманландская (такой титул носила Мария в Швеции) попыталась завести друзей, найти хоть какое-то развлечение в унылой, размеренной, чинной жизни во дворце. Но…

«Меня, приехавшую из России, – напишет она позднее в своих воспоминаниях, – несколько удивляло отношение народа Швеции к королевской семье. Они, казалось, смотрели на нас с любовью, но воспринимали скорее как больших детей, любимых детей, чья жизнь, интересы и владения составляли свой особый мир, великолепный, волнующий и необходимый для красоты и полноты картины мира как такового. Любопытство, которое в Швеции вызывало каждое наше действие, даже самое незначительное, несомненно, было частью этой психологии толпы. Вся нация наслаждалась спектаклем. Наши характерные черты, хорошие и плохие, обсуждались с разных сторон безо всякого недоброжелательства, с добродушной усмешкой, как взрослые толкуют о выходках своих детей».

Уж кто-кто, а Мария, со свойственным ей переизбытком жизнелюбия, давала шведам массу поводов посудачить – как снисходительно, так и осуждающе. К примеру, она, ко всеобщему изумлению, училась в стокгольмской Академии прикладных искусств (и даже писала очень недурные картины!) и играла в хоккей с мячом в команде кронпринцессы Маргареты. В герцогском дворце Оук-Хилл (Дубовый холм), построенном специально для принца и его жены, Мария порою скатывалась с лестницы на серебряном подносе, вспоминая проделки своего детства, некогда приводившие в восторг покойного дядюшку Сергея и шокировавшие до обморока тетю Эллу.

Король Густав V с нерешительной улыбкой наблюдал веселые развлечения невестки. Русская принцесса ему чрезвычайно нравилась; хорошенькая женщина (а он считал свою невестку обворожительной!) может позволить себе иметь причуды и странности, они ее только украшают. Однако статьи в газетах нередко намекали, что герцогиня позволяет себе слишком много, что она настоящая сорвиголова и что молодые офицеры-кавалеристы, которые сопровождают в бешеных скачках герцогиню Сёдерманландскую, в последнюю очередь видят в ней высокую особу…

Да уж, ее шутки иногда переходили границы. Однажды, катая короля в пролетке, Мария, едва справляясь с лошадью, вспотевшая и разлохмаченная, промчала на всем скаку «короля свеев, гетов и вендов» в котелке набекрень по шведской столице – на потеху народу и на посмеяние «свободной прессе».

«Живой темперамент не позволял мне долго выдерживать придворный этикет, и это короля забавляло, – не без удовольствия вспоминала то время Мария Павловна. – С ним я всегда чувствовала себя свободно. Мы испытывали друг к другу полное доверие. Иногда он брал меня на охоту на оленей, никто из женщин, кроме меня, в этом не участвовал. Во время поездок на поезде в его вагоне я играла в бридж с седобородыми пожилыми мужчинами и радовалась даже небольшому выигрышу…»

Здесь стоит сделать некоторое отступление. Проблема денег очень волновала молодую герцогиню. Несмотря на громкий титул, она была весьма стеснена в средствах. Вот ее собственные отзывы о скудости ее кошелька:

«Изначально материальная сторона брака была плохо урегулирована тетей Эллой и русским двором.

Наше положение обязывало нас жить на широкую ногу, и все мои деньги шли на хозяйственные нужды, так что на личные расходы у меня практически ничего не оставалось. Я никогда не могла, к примеру, приехав в Париж, покупать платья в лучших домах моды. Я покупала готовую одежду в магазине «Галери Лафайет» и носила готовую обувь.

Это не казалось мне странным. У меня были очень простые вкусы, слишком простые, как я теперь понимаю, в отношении денег я вообще была малосведущей. А потому я не испытывала никаких переживаний на этот счет.

Единственное, что мне иногда хотелось, это иметь больше отличных лошадей. Мои средства позволяли держать только трех-четырех, а это меня не удовлетворяло».

Все на свете относительно, конечно, однако понятно, почему Мария так радовалась даже скромным выигрышам в бридж.

«Зимой я входила в круг лиц, которые ежедневно играли с королем в теннис на замечательных закрытых кортах Стокгольма. Короче, мой свекор баловал меня, и мы были такими добрыми друзьями, что я порой позволяла себе подшучивать над ним. Иногда сведения об этом просачивались в газеты, где подавались в сильно преувеличенном виде, но он вполне терпимо относился к моим выходкам.

Например, однажды зимой, когда мы специальным поездом в несколько вагонов поехали кататься на лыжах, мне пришла мысль притвориться старушкой и поднести цветы королю, который играл в бридж в головном вагоне. Мой план восторженно поддержали другие пассажиры нашего вагона, и я взялась задело. Грима у меня не было, лишь немного пудры. Я изобразила морщины при помощи жженой пробки, а щеки натерла кусочками свеклы. Глаза я спрятала за темными очками, а голову покрыла большой шерстяной шалью. Затем я одолжила у одной из горничных подбитую мехом накидку и надела ее наизнанку. Все было готово. Проводник остановил поезд на первой станции, и я вышла, прихватив завернутые в газету три увядших тюльпана. Один из адъютантов, который был в курсе затеи, сообщил королю о желании старой женщины засвидетельствовать ему почтение. Меня допустили в его вагон. Когда я вошла, он встал и сделал несколько шагов навстречу. Я вручила ему цветы, пробормотав несколько слов дрожащим голосом.

Но затем, видя нелепый букет в руках короля, ту серьезность, с которой он принимал меня, торжественный вид свиты, я не смогла дольше сдерживаться. Я упала на пол, давясь от смеха и надеясь, что это будет принято за слезы. Король решил, что у старой дамы нервный припадок, повернулся к гофмейстеру и с некоторым волнением сказал ему по-французски: «Выведите ее, она не в себе».

Два адъютанта подхватили меня. Я представила, как меня выводят на платформу и я остаюсь, глядя вслед уходящему поезду.

«Да это же я, отец!» – воскликнула я, покатываясь со смеху. Оторопевшие адъютанты отпустили меня. Король склонился надо мной, узнал и рассмеялся. Этот розыгрыш замечательно удался».

Ну, чувство юмора у герцогини Сёдерманландской было более чем своеобразное, что да, то да. Однако, глядишь, к ней и к ее шуточкам «свеи, геты и венды» рано или поздно притерпелись бы, но тут король, заметивший явную холодность, воцарившуюся между сыном и невесткой, вознамерился помирить их. Для этого он решил отправить их в романтическое путешествие на восток – в Сиам [5]. И это был как раз тот случай, когда благими намерениями оказалась вымощена дорога в супружеский ад.