Елена Арсеньева - Кривое зеркало любви (Софья Перовская)

Боевая группа приехала к оврагу, где были спрятаны провода, Окладский, специалист-минер, вынул провода из-под земли, из-под камня, сделал соединение, включил батарею. Вот услышали – грохочет поезд. Желябов сам привел в действие спираль Румкорфа… И ничего не произошло! Поезд промчался над тем самым местом, где была заложена мина, поднял за собой песочную пыль и исчез вдали. Взрыва не последовало.

Террористы ушли в полубессознательном состоянии от разочарования. Думали, может, динамит плохой? Запалы, доставленные из минного класса Артиллерийского ведомства, подвели? Но этот же самый динамит и запалы сработали спустя два дня под Москвой! И тут Желябов начал припоминать: все время, пока минировали рельсы, Иван Окладский скулил: «Ах, нехорошее мы дело затеяли. Сколько народу без всякой вины погибнет. При чем тут машинист, кочегары, поездная прислуга – все же это свой брат, рабочие. Надо царя одного убить, а других-то зачем же?…» Однако в момент взрыва он был спокоен, деловит, даже весел… Только потом, окольными путями, удалось выяснить, что он перерезал провода, ведущие к мине, а потом сбежал из партии и пошел на службу в Охранную полицию. Причем добраться до предателя и покарать его не было никакой возможности! Его куда-то перевели из Петербурга, заставили изменить имя и внешность.

Перовская старалась не вспоминать те неудачи. Однако Котик заставил…

– Тогда почему-то вы ни от кого не потребовали пустить себе пулю в лоб. Да и сами этого не сделали, – ехидно продолжал Гриневицкий. – Помню, все причитали: динамит-де плохой, да и мало его было, мол, даже если подорвали бы царский поезд под Москвой, неизвестно, именно ли тот вагон взорвался бы, который нужен… Для себя вы оправдания нашли, что ж не хотите найти их для Халтурина? Ну, не удалось это покушение – надо работать дальше, готовить новые!

– Не выйдет у нас ничего, – вдруг угрюмо сказал Халтурин, которому это неожиданное заступничество придало смелости. – Слышали, ему гадалка напророчила, что все покушения переживет? Еще когда Березовский промахнулся. Сначала Каракозов промазал, потом – Березовский… Он якобы тогда к гадалке пошел, аж в самом городе Париже, а та ему и сказала: ничего-де не бойся, всякая беда тебя убежит…

При этих словах Перовская снова взвилась, словно змея, которой наступили на хвост:

– Ты суеверный мещанин, Халтурин! Глупец! Ничего толком не знаешь, а туда же, каркаешь, словно ворона: не выйдет, не выйдет… Мы все здесь прогрессивные люди, мы не должны забивать себе голову всякими идеалистическими бреднями! Гадалка… Пусть царь и ходит к гадалке, а мы делали свое дело и будем делать! – она перевела дух и закончила уже тише: – И если на то пошло, она ему предсказала пережить только шесть покушений, понятно? А седьмое станет роковым!

– Женская логика! – промурлыкал Котик, щуря свои янтарные глаза, и только сейчас до Перовской дошло, что она сама себе противоречит. Упрекает Халтурина за то, что он верит в предсказания гадалки, а сама-то… Правда что – женская логика!

Кому-то другому она должным образом ответила бы, но Котику только виновато улыбнулась, искательно заглянув в его янтарные глаза, которые он тут же отвел, словно отдернул от ее взгляда.

– А между прочим, товарищи, – торопливо сказал Желябов, с неудовольствием наблюдавший эти дурацкие переглядки, – если посчитать… если посчитать, сегодня ведь было пятое покушение! Вот смотрите!

И он принялся перечислять, загибая пальцы, а остальные и впрямь смотрели на его сильные, толстые, крестьянские пальцы (он ведь происходил из крепостных крестьян) и непроизвольно загибали свои, про себя отсчитывая: раз, два, три, четыре, пять…

Раз!

4 апреля 1866 года, когда император Александр II после прогулки с племянником и племянницей садился в коляску, в него почти в упор выстрелил дворянин Дмитрий Каракозов. Оказавшийся рядом мужик Осип Комиссаров вовремя ударил террориста по руке, и пуля пролетела мимо.

– Ваше величество, вы обидели крестьян, – провозгласил Каракозов, когда его подвели к императору. Фраза, хоть и громкая, прозвучала совершенно нелепо, поскольку за пять лет до этого Александр II отменил крепостное право.

Два!

Год спустя после Каракозова, в 67-м, в Париже в императора стрелял польский эмигрант Березовский. Мотивом была месть за кровавое умиротворение Польши. После этого там же, в Париже, Александр II зашел к знаменитой гадалке мадам Ленорманн, и она предсказала, что опасаться русскому царю следует лишь седьмого покушения, которое может стать для него роковым.

Три!

2 апреля 1879 года прогуливающегося по Дворцовой площади императора пытался убить уже известный нам растяпа Соловьев.

(Разумеется, все годы с 1867-го до 1879-го предшественники «Народной воли» устраивали почти непрерывные теракты против тех или иных «столпов режима»: прокуроров, губернаторов, генералов…)

Четыре!

Несостоявшийся взрыв под Александровском и напрасное крушение «свитского поезда» под Москвой в ноябре 1879 года.

Пять!

Сегодняшний напрасный взрыв в Зимнем дворце…

– Вот видите! – торжествующе сказал Желябов. – Цель близка! Главное – руки не опускать. Шестое, потом седьмое – мы достанем его! Достанем!

– Мы должны убить царя! Убить во что бы то ни стало! – яростно выдохнула Перовская. – У меня есть запасной вариант. Во втором часу дня царь ежедневно выезжает в Летний сад и гуляет…

– Шпики и охрана, – скучным голосом сказал Гриневицкий.

– Согласна, что там неудобно. Расстояние короткое, и трудно в месте, где сравнительно мало народа, подойти незамеченным. Но вот по воскресеньям император ездит на развод в Михайловский манеж… Я все сама проследила. Обычно он возвращается или по Малой Садовой, или по Инженерной улице, выезжает на Екатерининский канал. И тут и там удобно устроить засаду. На повороте от Михайловского театра на канал царский кучер всегда задерживает лошадей: там скользко на раскате. Вот тут очень удобно метать бомбы. На малой Садовой стоит дом графа Менгдена. В нем свободное помещение в подвальном этаже, которое сдается внаем. Там очень просто устроить подкоп под улицу.

– Принципиально, – сказал Желябов, – я ничего не могу возразить против того, что говорит Софья Львовна. Но… Как-то, товарищи, разуверился я в силе подкопов и взрывов. Уж на что все было хорошо в Зимнем дворце устроено – а ничего не вышло… Только вред для партии. Мне больше по душе метательные снаряды, которые придумал Николай Иванович.

Николаем Ивановичем звали Кибальчича. При упоминании о метательных снарядах этот угрюмый чернобородый человек встрепенулся и сказал ровным, бесстрастным, несколько глухим голосом:

– Видите ли, господа, я скажу вам прямо… Мне до народа нет дела. Я – изобретатель. У меня теперь – чертежи; и я даже сделал математические вычисления, чтобы выстроить такой корабль, на котором можно летать по воздуху. Управляемый корабль. Ну, только думаю, что при царе летать не выйдет. Не позволят. Тут нужна свобода! Ну вот, еще придумал я и снаряды… И мне очень интересно попробовать эти снаряды в деле. И форму для нашей цели я придумал лучше не надо – плоская, как конфетная коробка. Только завернуть в белую бумагу… Я вам динамит дам, запальные приспособления. Нет, дам кое-что еще эффективней, чем динамит, – гремучий студень, куда лучше заграничного. Там скляночка, как бросите – разобьется, кислота среагирует – и моментально взрыв. А мне интересно, как получится, по человеку-то…