Елена Арсеньева - Самозванка, жена Самозванца (Марина Мнишек и Лжедмитрий I)

И он, и зрители понимали, что москаль его просто пожалел!

Униженный этой жалостью Корецкий вскочил и кинулся на противника, занося кинжал, выдернутый из-за голенища.

Какой-то миг Димитрий стоял перед ним полностью безоружный, но тут секундант его, Константин Вишневецкий, выдернул из-за своего пояса заряженный пистолет и бросил ему с криком:

– Держи!

Как показалось зрителям, Димитрий непостижимым образом нажал на курок, едва коснувшись оружия, еще пока оно пребывало в воздухе, и только потом, после выстрела, поймал пистолет.

Так или иначе, но пуля попала в клинок и вышибла его из руки Корецкого, а сила выстрела вновь повергла ошалелого шляхтича наземь.

На сем дуэль и кончилась. Дерзкий шляхтич был прощен Димитрием и навеки удален из Самбора.

Известие о благородстве Димитрия и о его умении стрелять с поразительной меткостью немало способствовало его популярности в Польше!

Тем временем братьям Вишневецким и воеводе Мнишеку удалось собрать в Самборе великое множество шляхтичей, привыкших проводить большую часть жизни на коне и в поле; им не привыкать было воевать. К тому же тут выгорала и большая прибыль, а ляхи, известно, всегда и везде прежде всего считали будущую прибыль. Сам король Сигизмунд, ревностный католик, готов был поддерживать Димитрия, чтобы ввести в лоно католической церкви Российское государство, сие было клятвенно обещано названным Димитрием.

О да, он обещал многое. Служба каждого шляхтича, каждого наемника должна быть щедро вознаграждена, а уж какие выгоды получали его ближайшие сподвижники, Мнишеки, Вишневецкие и сам польский король – от таких посулов Иван Грозный небось в гробу переворачивался, когда слышал, сколь просто готов «сыночек» расточить отцово достояние.

Братья Вишневецкие захлебывались от восторга, что именно они открыли для Речи Посполитой это сокровище – русского царевича. Хозяин Самбора, воевода сендомирский Мнишек, был более сдержан, однако и он лелеял далеко идущие планы: дочь воеводы сендомирского – замужем за русским царем.

Однако царем Димитрию еще предстояло сделаться…

Он ездил в Краков, где встречался с самим польским королем (по протекции Мнишека, понятное дело!), он уговаривал сейм послать войско в Московию, он уверял иезуитов, будто готов привести Россию в католичество за помощь в восстановлении своего трона… в конце концов он сам принял ради этого католичество!

Однако желанную красавицу Марину он мог получить только в одном случае: если взойдет на московский трон. Более того! Воевода сендомирский сохранял за собой право и тогда отказать Димитрию в руке дочери…

И вот 15 августа 1604 года Лжедмитрий выступил на Москву с польским войском.

Марина осталась пока что в Польше. Честно говоря, она не очень верила, что ее жених одолеет своего противника. Однако обаяние имени сына Грозного было слишком сильно, да и ненависть в народе к выскочке Годунову уже достигла предела. А когда Борис Годунов 13 апреля 1605 года внезапно умер, а потом на сторону Лжедмитрия перешел царский воевода Петр Басманов, имевший колоссальное влияние в войсках, успех дела Лжедмитрия можно было считать решенным.

Однако и после того, как жених Марины вошел в Москву и даже был венчан на царство, Мнишек продолжал держать дочь в Польше. Вся разница, что она жила теперь в Кракове вместо Самбора. Лжедмитрий торопил ее с выездом, слал щедрые подарки – Мнишек не спешил отпустить Марину в Россию.

Дело в том, что Димитрий пока не выполнил ни единого обещания, данного в Польше. Например, насчет передачи Юрию Мнишеку Смоленского и Северского княжества в наследственное владение, а также лично панне Марине полагался миллион злотых и Новгород и Псков со всеми ближними землями и уделами; насчет заключения вечного союза между обоими государствами; насчет свободного въезда иезуитов в Россию, строительства католических церквей… Да мало ли надавал обещаний этот мнимый царевич. Пан Мнишек тогда пошучивал: «Царь Иоанн Грозный намеревался пришить нашу Польшу к своей России, словно рукав к шубе. Ну не смешно ли, что благодаря его сыну мы пришьем Россию к Польше, словно шубу к рукаву!»

Конечно, мысль заманчивая. Но хитрый пан Мнишек понимал: если иголкой служит Димитрий, то ниткой, которая доподлинно скрепит, сошьет этот союз, является панна Марина.

Мнишек хотел заставить Димитрия сперва выполнить свои посулы, а только потом отпустить к нему дочь. Однако он не учитывал главного: если раньше брак с Мариной был выгоден Димитрию, поскольку на этом основывалась поддержка поляков, то теперь, когда он воцарился в Москве, Марина была ему не нужна. Более того! Ближайшее окружение Димитрия в ножи встречало мысль о его будущей свадьбе с полькой, католичкой. Ей-богу, Димитрию гораздо охотнее простили бы даже брак с дочерью Бориса Годунова, Ксенией… тем паче, что эту удивительную красавицу он уже сделал своей наложницей.

Когда весть о том, что Ксения живет в государевых палатах, в Кремле, дошла до Мнишека, пан Юрий понял, что теперь золотая рыбка могла запросто сорваться с крючка!

Он немедленно отправил письмо московскому царю.

«Есть у вашей царской милости неприятели, – писал Мнишек после витиеватых и приличных приветствий, – которые распространяют о поведении вашем молву. Хотя у более рассудительных людей эти слухи не имеют места, но я, отдавши вашему величеству сердце и любя вас, как сына, дарованного мне от Бога, прошу ваше величество остерегаться всяких поводов, а так как девица Ксения, дочь Бориса, живет вблизи вас, то, по моему и благоразумных людей совету, постарайтесь ее устранить от себя и отослать подалее…»

Между строк Димитрий прочел недвусмысленную угрозу: или ты расстаешься с Ксенией, или никогда не увидишь Марину.

Но вопрос о выборе для Димитрия не стоял. Марина была венец его трудов, венец его стараний, его заслуженная награда, не менее желанная, чем московский престол. Он готов был на все, лишь бы удержаться на троне. Конечно, первым шагом к этому могло бы стать удаление всех поляков и разрыв с Мариной… Но он и так нарушил уже слишком много обязательств, данных в свое время в Самборе и Кракове.

Отказаться от Марины? Это немыслимо.

Как ни мила была ему Ксения, Димитрий без раздумий отправил ее в монастырь. А в Краков отбыл дьяк Афанасий Власьев, которому было приказано обручиться с панной Мариной от имени русского царя. Это был старинный, свято соблюдавшийся обычай.

На обручении, проходившем в Кракове чрезвычайно пышно, в присутствии короля, кардиналов и сановников, Власьева спросили, не давал ли Димитрий обещаний другим женщинам. Посол ответил уклончиво:

– Коли и давал, мне про сие неведомо.