Елена Арсеньева - Страшное гадание

Говоря короче, спустя месяц, много – два после первой встречи Олегу уже казалось, что кузен его, в общем-то, недурной парень, однако до крайности раздражало, что он оставался неколебимо уверен: быть храбрым – значит быть англичанином; великодушным – тоже, чувствительным – тоже… Ну и прочая, и прочая, и прочая, как пишут в книжках. А ведь сам он был наполовину русским! Конечно, это английское бахвальство с него постепенно слетело бы, останься он жить в России, в столицах или в своем нижегородском имении, однако не судьба была Десмонду задержаться на родине матушки: едва он вошел во вкус петербургской жизни, как был вызван в английское посольство, где узнал ошеломляющую новость: он теперь не просто Десмонд Маккол, а лорд Маккол, ибо старший брат его Алистер месяц тому назад умер.

Не сразу сообщили Десмонду обстоятельства его смерти. Умер – да и умер, вы теперь лорд, сэр и прочее – ну и отправляйтесь к своему славному титулу! Наконец посол объяснил причину своей молчаливости: Алистер Маккол погиб при самых загадочных обстоятельствах, расследовать которые оказалось невозможным. Коронер [4]настаивал, что убийство совершил браконьер, схваченный сэром Алистером на месте преступления и затем скрывшийся. Поскольку других версий не было, официальный вердикт провозгласил именно эту. Предполагаемого убийцу искали, но, поскольку никто не знал, кого, собственно говоря, искать, все усилия сами собой сошли на нет. Сэр Алистер не успел жениться и родить детей, а значит, единственным и бесспорным наследником являлся его младший брат Десмонд…

И вот тут Олег понял, что кузен его по сути своей воистину англичанин! Что сделал бы на его месте русский? Понятно, опрометью кинулся бы в родовое имение: вступать в права наследства, искать убийцу брата и мстить. Десмонд же и ухом не повел в ответ на увещевания дядюшки Чердынцева поскорее закрепить за собою наследственные права на лордство! Он не сомневался, что все это уже совершено лучшими в мире британскими судьями и никто ему дорогу не перейдет, состояние его останется в неприкосновенности. «Англия – это закон!» – только и сказал в ответ Десмонд, а вслед за тем выразил пожелание немедля осмотреть свое нижегородское имение и получить все бумаги на него: ведь неизвестно, когда он снова прибудет в Россию, так что формальности следовало исполнить незамедлительно.

– Разумеется, ведь Россия – не Англия! Здесь у нас вор на воре сидит и вором погоняет! – усмехнулся старший Чердынцев, усмотревший в сем заявлении Десмонда прямое к себе недоверие, и, швырнув на стол бумаги, подтверждавшие права племянника, удалился.

Отношения в доме сделались натянутые… Граф, впрочем, был человеком слова и дела, опять же – память о любимой сестре все еще владела сердцем. Несколько охладев к бесцеремонному племяннику, он препоручил его Олегу. Вот так и вышло, что в Воротынец Десмонда сопровождал молодой Чердынцев; он же помогал исполнить всяческие формальности, отыскать хорошего управляющего. Дела, однако, затянулись… Сперва Десмонд намеревался воротиться в Петербург по первопутку, чтобы добраться до Англии к Рождеству, затем стал чаять успеть к Рождеству хотя бы в Петербург!

Одним словом, судьба распорядилась так, что ночь перед Рождеством двоюродные братья встретили в пути…

Самое обидное, что дом был в каких-нибудь трех верстах, когда сани вдруг стали, и внезапная остановка сия прервала не только плавное движение, но и тягучую дремоту, в кою погружены были седоки. Сначала они, конечно, ничего недоброго не заподозрили, а только сонно, тупо таращились в полутьму, рассеиваемую игрою огня за дверцею малой печурочки, наполнявшей возок своим жарким дыханием (путешествовали Чердынцевы всегда с такими удобствами, которые превращали тяготы и нудное течение времени почти в удовольствие).

Олег потер ладонью запотевшее оконце: в возке были настоящие стекла, даже не слюдяные вставочки! Ох и заметь! [5]Вихри неслись над землей, взмывали к взбаламученным небесам, и чудились в них некие непредставимые существа с разметавшимися белыми волосами, неимоверно длинными руками, белые лица, огромные хохочущие рты… Он быстро перекрестился.

– Ну и ночка! – пробормотал, зябко поеживаясь. – Истинно праздник для нечисти. Удалая ночка, разбойничья! Сейчас бы на посиделки нагрянуть, не то в баньку.

– О, bagnio! – услышав знакомое слово, оживился Десмонд. – The bagnio, good, yes, да?

Олег хихикнул. Кое-каких русских словечек кузен, оказавшийся весьма смышленым, поднабрался. Он умел вполне сносно объяснить прислуге, что «каша – now, bad, but, блини – yes, very good!». Но почему-то упорно именовал кафтан армяком, доводя лакеев до судорог в усилиях сдержать непочтительный хохот, и недоумевал, почему в его присутствии у них начинают болеть животы, – но все же его «о-де-ва-ся, please!» – было всеми понимаемо. Зато полюбившуюся баню Десмонд упорно называл the bagnio, что по-английски, как известно, значит – веселый дом, и как Олег ни сдерживался, он не смог не засмеяться, тем паче что на ум пришла очень подходящая история.

– А ведь и верно! – воскликнул он. – Веселый дом! Я в прошлое Рождество пошел с нашими дворовыми к девкам на посиделки, в деревню. Ряжеными мы пришли, меня никто не признал, – поспешил он пояснить, увидев, как удивленно взлетели брови Десмонда: как это, мол, так, лорд Чердынцев предается простонародному веселью?! Все-таки правду говорят про англичан, что они жуткие задаваки… как это по-ихнему?.. снобы! – Но весело было. Я в жизни так не веселился. Пели, плясали, бутылочку крутили, целовались все подряд. А потом заметил, что девки по одной, по две куда-то бегают. Думал, по нужде, но нет: возвращаются – и ну шептаться, причем кто веселится еще пуще, кто печалится. Спросил парней, те и говорят: небось девки в баню гадать бегают. А знаешь, как в бане гадают?

– Гада-ют? – поразился Десмонд. – What is? Где моются?

– Вот-вот, – кивнул Олег. – В ночь на Рождество прибежит девка в пустую баньку, станет спиной к печке, юбку задерет и молвит: «Батюшко-банник, открой мне, за кем мне в замужестве быть, за бедным аль за богатым?»

Хоть английский Олега за время общения с кузеном существенно улучшился, он все же засомневался, правильно ли выражается, уж больно выкатились глаза Десмонда. Впрочем, тут же стало ясно, к чему относится это недоумение.

– Юбку задирают? – прокудахтал Десмонд, едва сдерживая смех. – И что потом?

– Потом банник, стало быть, должен девку по заднице погладить. Ежели теплой лапой погладит, будет у нее муж добрый, ежели холодной – злой. Мохнатая лапа – быть девке за богатым, голая – за бедным. Вот такое гадание!

– Ну, ну и что потом?! – понукал Десмонд, чуя по улыбке Олега, что в сей вечер стряслось нечто особенное.