Элизабет Макнилл - Мастерская кукол

Сайлас часто приходил сюда, чтобы понаблюдать за возведением огромного стеклянного павильона. За небольшую плату можно было даже пройти на площадку, чтобы рассмотреть все в подробностях. Он знал, что через год павильон будет разобран и перенесен на новое место, но не одобрял подобную меру. Дело было даже не в напрасной трате сил и энергии; Сайлас просто не мог понять, какой смысл строить музей, если выставленные в нем экспонаты не будут храниться вечно? И все же, глядя на уносящиеся высоко вверх ажурные конструкции, краны и блоки, черневшие на фоне неба, словно парящие птицы, он не мог не признать, что готовый павильон будет выглядеть очень эффектно. Ни в одной стране мира еще не строилось ничего подобного. Шутка сказать – под огромной стеклянной крышей разместятся десятки экспозиций, сотни и тысячи экспонатов, дающих представление о новейших достижениях промышленности, строительства, науки и коммерции. Неудивительно, что «Панч» окрестил будущий павильон Хрустальным дворцом. Это и будет дворец, гигантский дворец-музей, в котором найдется место для диковин со всего света.

На стройплощадке кипела работа. Десятник покрикивал на рабочих в цилиндрах, налегавших на толстые веревки и канаты, возчики охаживали кнутами исхлестанные бока ломовых лошадей. Струи пара взмывали в небо, а вслед за ними, слегка раскачиваясь на тросах, поднималась на головокружительную высоту очередная ажурная поперечина полукруглого свода.

А было бы неплохо, вдруг подумал Сайлас, если бы организаторы Великой выставки попросили его изготовить один-два экспоната для раздела, в котором будут представлены предметы искусства. Но никто к нему с такой просьбой не обращался, и даже на его письма никто не ответил. Интересно почему?.. Чем всем этим сэрам и пэрам не нравится его коллекция? Или они просто не принимают его всерьез?..

Сайлас попытался подавить чувство обиды, но его руки сами собой сжались в кулаки. Словно подчеркивая его настроение, по небу побежали облака, запахло дымом: черные легкие индустриального Лондона ритмично сокращались, заполняя воздух зловонными миазмами. Где-то истерично заржала испуганная лошадь.

Нет, решил про себя Сайлас, он не должен сдаваться. Нужно удвоить усилия. Он будет работать, как вол, и когда-нибудь у него будет собственный музей, еще больше, чем этот. Ну а пока…

Тут он вдруг заметил в толпе мальчишку, который, стремительно шныряя между зеваками, одним быстрым движением выхватил белый платок из сумочки какой-то леди. Приглядевшись, Сайлас обратил внимание на растрепанные светлые волосы воришки. Эти волосы он сразу узнал, и на сердце у него сделалось чуточку теплее – все-таки он не один среди этой грохочущей стройки. Улыбнувшись, Сайлас крикнул:

– Эй, Альби!..

Но оборванец его не услышал. Сайлас шагнул к нему и с замиранием сердца понял: Альби попался. Какая-то женщина крепко держала его за запястье; белый платок свисал из пальцев мальчишки, как флаг капитуляции. Спотыкаясь о пучки травы, Сайлас заторопился вперед – он хотел спасти мальчишку, убедить женщину не сдавать его полиции, и вдруг с удивлением увидел, что Альби смеется.

Вновь замедлив шаг, Сайлас всмотрелся в женщину. Она была еще молодой, лет двадцати, и высокой, как мужчина. Ее длинные рыжие волосы были заплетены в толстую косу. Флик?.. Неужели это Флик – повзрослевшая, женственная, грациозная?.. Нет, этого не может быть, потому что… Кроме того, Флик была стройной, как тростинка, а эта молодая женщина стояла, слегка покренившись на левую сторону.

Нет, это не Флик. Сайлас знал это твердо, и все-таки все его тело пронизала какая-то странная дрожь. Так бывает, если потянуть за ручку дверного звонка в очень старом доме: натяжение передается по проволоке к дверному колокольчику, который начинает раскачиваться, и вот уже звуковые колебания разносятся по всему дому, с легкостью просачиваясь сквозь стены и потолки. Сейчас Сайлас Рид стоял словно зачарованный, чувствуя только, как в голове у него звенят маленькие колокольчики, а по мышцам и нервам разносятся зудящие вибрации.

Но что они означали, он понять не мог.

Альби присел по нужде, свесив над сточной канавой худые прыщавые ягодицы, похожие на две грязные луны. Пока он занимался своим делом, на дороге показалась группа мужчин. Увидев мальчишку, один из них остановился и засвистел, а потом бросил в него палкой.

– Отстань, дурак! – крикнул в ответ Альби и, наскоро подтершись листом конского щавеля, натянул штаны. Над сточной канавой поднимался горячий пар, и маленький бродяга взглянул на сделанную им кучу с тем же удивлением, с каким относился к любым отходам своего организма. Как ухо производит горькую на вкус оранжевую ушную серу? Откуда берется в носу та полужидкая черная дрянь, которую он высмаркивает в рукав или на мостовую? Он не знал, но хотел бы знать.

Подобрав валявшийся поблизости обломок доски, Альби зачерпнул им побольше собственного дерьма и метнул вслед удалявшимся мужчинам. Те бросились врассыпную, а мальчишка, икая от смеха, помчался в противоположную сторону и вскоре затерялся в толпе.

С точки зрения Альби сегодняшний день был самым подходящим, чтобы попытаться немного подзаработать. Ради этого стоило даже рискнуть и перебраться через изгородь, окружавшую строительную площадку. Туда пускали только по билетам, которые нужно было покупать за деньги, поэтому мальчишка вполне здраво рассудил, что, во-первых, на строительной площадке соберутся в основном те, у кого есть чем поживиться, а во-вторых, все они будут увлеченно наблюдать за тем, как рабочие поднимают наверх очередную ажурную арку и, соответственно, потеряют обычную осторожность. Что здесь строят, Альби не особенно интересовался, и все же его поразил наполовину готовый металлический каркас, который был выше самых высоких деревьев парка.

Сама строительная площадка была довольно грязной. После недавних дождей глинистая почва раскисла, и в ней отпечатались глубокие следы от колес ломовых телег, подвозивших на площадку новые железные конструкции и доски для возведения лесов. Про себя Альби решил, что, когда в павильоне вставят стекла, надо будет прийти сюда и разбить одно или два, просто чтобы полюбоваться, как забегают все эти богачи.

Размышляя таким образом, мальчишка ловко лавировал между людьми, словно челнок между нитями основы. Едва перебравшись через забор, Альби достал из-под куртки фальшивую руку – набитую сеном «колбасу» из грязно-розовой ткани, заканчивавшуюся пятью тряпичными же пальцами, – и затолкал ее в рукав. Издалека муляж действительно можно было принять за живую конечность, особенно если не всматриваться слишком пристально. Настоящей рукой Альби собирался потихоньку вытаскивать из карманов зевак шелковые носовые платки. Жемчужные браслеты, серебряные цепочки и часы мальчик никогда не брал, но не потому, что был недостаточно ловок. Он, разумеется, ни за что бы в этом не признался, но на самом деле Альби очень боялся попасться. Одно дело носовой платок и совсем другое – цепочка или часы. За них вполне можно было угодить в тюрьму или, еще хуже, на каторжные работы. Тогда его посадят на корабль и отправят в Устралию , а это означало, что он навсегда расстанется с сестрой.