Лаура Кинсейл - Принц полуночи

— И ради этого ты меня покидаешь? Неужели ты на самом деле такой гордый?

Он смотрел мимо нее в темноту пустого парка и холодной ночи.

— Разве это гордость? — голос его изменился. Она едва могла его расслышать, таким мягким он стал. — Я хотел дать тебе лучшего себя, — Он все еще не смотрел на нее. — Мне кажется, это любовь.

В ночном воздухе плыл менуэт, звуки клавикордов переливались нежным водопадом мелодии.

— Монсеньор, — прошептала она. — Ты не знаешь, что в тебе лучшее.

Он поднял руку и потер ухо, блонды покачивались бледным фонтаном вокруг его запястья.

— Да, они поразительно неуловимы, мои добродетели, — сказал он горестно. — Не могу их никак удержать.

Ли разгладила юбку и сделала шаг в его сторону.

— Храбрость — это добродетель, разве нет?

Он повернул к ней голову. Лицо его было в тени, а рука и рукав золотистого бархатного камзола освещены.

— Одна из самых болезненных, — ответил он.

— Странно, — сказала она, — почему мне так часто хотелось, чтобы у тебя ее было поменьше?

— Не знаю, — казалось, он был в замешательстве. — Но думаю, что у меня ее не так много, как ты себе представляешь.

Она рассмеялась беспомощным смехом.

— Наверное, все-таки гораздо больше, чем мне кажется. Помоги, Боже, тому, кто ждет тебя и волнуется.

Он пошевелился, его придворная шпага с металлическим звуком царапнула по мраморной колонне. Смолкли последние аккорды музыки — менуэт закончился. Прислушиваясь к отдаленному говору гостей, она сжала в кулаке сложенный веер, сминая пушистые перья на его краю.

— Ты вообще-то любишь меня или нет? — внезапно спросила она.

Он придвинулся к ней поближе, так близко, что она почувствовала тепло его тела. — Солнышко… Я люблю тебя. Я лелею тебя в сердце. Но не могу отдаться этой любви.

Она склонила голову, играя веером.

— Удивляюсь тебе. Сеньор… Если для тебя такое значение имеют в любви добродетели любимой, то как же я смогла пробудить в тебе столь нежное чувство? — она посмотрела в парк и куснула губу. — Ты же видел только самые неприятные мои черты. Это уж точно.

— Ты красивая.

Она оглянулась через плечо.

— Значит, ты любил меня за это? За мою внешность?

— Нет.

— А за что тогда? Какие добродетели ты во мне видишь? Что лучшее в себе я тебе давала?

— Твоя храбрость, — сказал он. — Твоя стойкость. Твое гордое сердце.

Она иронически улыбнулась.

— За это можно любить королевских конных гвардейцев, Сеньор. Вот уж кто горд, стоек и храбр!

— Это еще не все, — он придвинулся и сжал ее плечи. — Далеко не все.

— Нет? А что же еще? — она закусила губу. — Горечь, месть и печаль — не думаю, что эти мои черты выглядят обольстительными. К тому же — где мне равняться с твоим искусством верховой езды, с твоим умением носить маску, владеть шпагой, с твоими смелыми вылазками, монсеньор де Минюи!

Его рука крепко сжала ее руку. Она почувствовала его быстрое и глубокое дыхание на своих обнаженных плечах. Он наклонил голову, повернул к ней лицо.

— Гордость и отвага. Красота. Все это. Все это… — он прижался губами к ее волосам. — Я не умею хорошо объяснить.

Ли выскользнула из его объятий и повернулась к нему, глядя, однако, не на него, а на рисунок своего потрепанного веера. Он сделал движение, снова дотронулся до нее. Потом уронил руку.

— Прелестная и храбрая — он опять замолк. — Но дело не в этом. Совсем не в этом.

За портиком, невидимой лужайкой, озеро светилось слабым отражением звездного света и фонарей.

Он смотрел в темноту забвения. Потом покачал головой и неуверенно сдавленно рассмеялся.

— Ты первая сказала слово «вместе».

Она подняла голову и посмотрела на него. Отдаленный свет фонаря осветил выражение его лица, когда он посмотрел ей в глаза. Он застыл на месте, как будто осознавая значение собственных слов. Казалось, что он потрясен открывшимся ему.

— Да, вместе, — прошептала она, выпрямившись, как струна, — бок о бок. Одной семьей.

— Ли, — в его голосе звучало отчаяние. — Я не знаю, как это делается. Я никогда… никогда, никогда… Я не знаю, как это делается.

— Как делается это? — изумленно спросила она.

— Как быть семьей? Бога ради. Все, что я знаю, это каким был я. Я пытался показать тебе, каков я, но все, что я пытался сделать, ты отвергала. Я говорил тебе, что люблю тебя, а ты не верила мне. Я показывал тебе лучшее в себе: я дрался, ездил верхом, делал все, что мог… А теперь это все снова ушло, и я не более, чем… — он резко махнул рукой, — чем тень! Не лучше того, чем я был, когда ты меня нашла… и теперь ты говоришь, что хочешь меня? Если это и есть «вместе», если это и есть любовь — то, что я прихожу к тебе от слабости… Ли… я не могу. Я не могу так любить.

Она смотрела на него. Веселая музыка плыла в неподвижном воздухе.

— Сеньор, — произнесла она. — Я люблю аллеманду. Потанцуйте со мной.

— Я не могу танцевать! — яростно сказал он.

Она взяла его за руки.

— Потанцуйте со мной.

— Я не могу, я упаду…

— Я поддержу вас, — она взяла его пальцы в свои.

Он попытался вырвать их, а затем сжал свои пальцы на ее руках и поднес их к губам,

— Ах, Боже мой, ты… ты… Что я могу дать тебе взамен?

— Дайте мне радоваться. Сеньор, — она прижалась лбом к их сплетенным рукам. — О, дайте мне почувствовать себя счастливой. Я могу пройти свой путь одна. Я вытерплю… Я слишком сильная, чтобы сломаться. Но я постарею и превращусь в камень, если вы оставите меня. Если я никогда не подниму голову и не увижу, как вы играете с волком, и не услышу ласковые французские имена, которыми вы меня называли, если я никогда не научусь побеждать вас в шахматы, — она яростно покачала головой: — Пожалуйста… потанцуйте со мной. Возьмите меня в Италию. Нарисуйте меня на фоне реки в полночь. Подарите мне все ваши безумные идеи и сумасшедшие подвиги и невозможные романтические бредни. Я буду вашим якорем. Вашим равновесием. Вашей семьей. Я не дам вам упасть.

Его руки открылись. Он провел руками по ее щекам, взял ее лицо в ладони. Она почувствовала, как горячие слезы наполнили ее глаза.

— Я так устала от горя и ненависти, — она нагнула голову и отступила, глядя ему в лицо. — Я тоже хочу дать вам лучшее, что есть во мне.

Далеко за озером раздалось журавлиное курлыканье, которое казалось неожиданным и даже экзотическим на фоне клавикордов. Он поймал скатившуюся по ее щеке слезу.

Она закусила губы. Слезы полились, остановить их было невозможно.

— Я люблю тебя, — сказала она дрожащим голосом. — По правде говоря, монсеньор, вы нужны мне больше, чем я вам.

Он молчал, его руки, прикасавшиеся к ее коже, были теплыми по сравнению с холодным ночным воздухом.

— Не бросай меня, — ее голос дрожал, — не оставляй меня, чтобы я не стала такой, какой стану без тебя.