Елена Арсеньева - Северная роза [litres]

Тогда Дашенька не знала того, что знала теперь Троянда. Богородицу здесь называли Мадонной, а фигурки волхвов и ангела-вестника проходили перед ней только на праздник Вознесения. Золоченый лев звался львом Святого Марка, люди на башне были не живые, а бронзовые, и колокол бронзовый, а круг, изрисованный непонятными знаками, – чудесные часы, где отмечены не только цифры, но также лунные фазы, положение солнца среди знаков Зодиака и даты. Башня так и называлась: Тorre del Orologio – Башня часов. Это было новое знание, однако… однако по-старому вздрогнула она, и сумасшедше заколотилось сердце, когда, вслед за последним внушительным ударом, послышался знакомый мощный голос, звучавший теперь совсем не грубо, а скорее льстиво и вполне добродушно:

– Чего ж вы стали, достопочтенный синьор и прекрасная синьора? Самое время зайти в лавку Марко и отмерить локтей по двадцать каждой из моих великолепных заморских материй!

У Троянды подкосились ноги, и она вцепилась в руку Аретино. Тот решил, что она подает ему знак заглянуть в эту лавку, и послушно направился туда. Троянда влачилась за ним, не чувствуя, как идет. Она словно бы вся обратилась в зрение: смотрела, не слыша ни звука, как шевелятся красные губы над холеной черной бородой, в которой не было ни одного седого волоска (и тут же сообразила, что помнит эту бороду другой: клочковатой, грязной); на округлое, излучающее довольство лицо (она помнила запавшие щеки измученного человека); на светящиеся приветливостью глаза… О сколько ненависти источали они давным-давно – чудилось, всю ненависть мира! – но иногда наливались мучительной болью, и эти мгновения были для Дашеньки самыми страшными!

Ее словно молнией ударило.

Была ночь, да… Ветер выл, за окном плясала холодная луна, и Дашеньке стало вдруг так страшно, так одиноко в своей бревенчатой, жарко натопленной светелке, где дрожал маленький огонек лучинки, а по углам таились шевелящиеся тени! Она вылезла из постели и неслышно, босиком выскользнула в сени, сделала несколько шагов, держась за стенку, чтобы не заблудиться в кромешной темноте, нашарила железное кольцо, потянула…

Дверь отворилась – и она увидела высокого и красивого чужеземца, Марко, которого частенько привечал дядя Михайла. Этот человек стоял, воздев окровавленный нож и безумным взором глядя на два тела, простертые у его ног.

Дашенька посмотрела туда – и отпрянула, и неслышно прикрыла дверь, и влетела в свою комнатушку, забилась с головой под одеяло, уверяя себя, что это морок, страшное видение, что не могла ее матушка лежать там – голая, неподвижная, залитая кровью! Нет, нет! Все привиделось. Надо сидеть тихо, надо уснуть – и к утру кошмар иссякнет…

Увы, к утру кошмар не иссяк, ибо утро Дашенька встретила в завьюженном лесу за несколько верст от Москвы, – и с тех пор вся жизнь ее превратилась в сплошной кошмар! Убийца ее матери держал в руках ее жалкую жизнь, и Дашенька чувствовала: стоит Марко заподозрить, что она знает об убийстве, – прикончит не задумываясь!

Теперь больше всего на свете она боялась словом обмолвиться, взглядом намекнуть на то, что страшная картина преследует ее неотступно. И незрелым, смертельно перепуганным своим умишком она поняла: чтобы не думать об этом, не выдавать своих мыслей, надо все забыть! И она забыла, забыла накрепко, на долгие годы… вспомнив лишь теперь, при звуке этих часов, при звуке этого голоса, при виде этого благообразного лица убийцы.

Беспамятство помогло ей выжить, а теперь казалось, будто она умирает…

– Троянда! О Мадонна, да что же это? Что с тобой, Троянда?! – пробился к ее сознанию знакомый голос, и она очнулась, поняв, что Пьетро почти держит ее на руках, встревоженно повторяя: – Что с тобой, Троянда?

– Троянда? – переспросил купец, судя по виду, искренне обеспокоенный состоянием знатной покупательницы. – Прекрасную донну зовут Трояндой? Имя удивительное, под стать ее красоте! Но на каком же это языке, позвольте спросить, синьор, и что оно означает?

– На каком-то славянском, – буркнул Пьетро. – Означает…

– Все хорошо, мне уже хорошо, – перебила его Троянда, утверждаясь на ногах и посылая успокаивающую улыбку своему заботливому возлюбленному и любезному купцу. – У меня просто закружилась голова от изобилия ваших сокровищ! Нужно немножко постоять на свежем ветру – и все пройдет.

Купец, страшно разочарованный тем, что богатая пара ускользнула, не оставив ему ни одного дуката, искусно скрыл свое огорчение. Но его притворство не шло ни в какое сравнение с притворством Троянды! Только она сама да ее мать, несомненно, глядящая сейчас на нее с небес, знали, чего стоило ей твердо стоять на ногах, и беззаботно улыбаться, и даже помахать на прощанье, утешая огорченного купца. Так же безошибочно, как в те далекие страшные дни, когда она чувствовала: чтобы выжить, надо забыть, – Троянда чувствовала и теперь: надо смолчать сейчас, чтобы отомстить! Одно слово, один взгляд – и убийца ее узнает, все поймет… исчезнет! Нет. Нет. Смерть уже нависла над ним, но еще никто не знает, где и как она найдет его – внезапная и неотвратимая месть!

А пока надо уйти. Ничего. Матушка долго ждала отмщения – подождет еще немножко. Совсем немножко!

Разумеется, она обо всем рассказала Аретино, однако лишь когда они вернулись во дворец и Троянда оказалась в своих новых покоях. Они были гораздо роскошнее и просторнее предыдущих, и розовый сад источал неземной аромат, однако Троянда едва заметила все это и едва нашла в себе силы поблагодарить Пьетро. Теперь одно занимало ее мысли – месть!

Конечно, Аретино оказался поражен рассказанным и готов был немедленно послать на Мерчерие отборных bravi, чтобы не оставить и следа от лавки Марко, а самого его прикончить на месте. Но Троянда остановила его. Марко погибнет от ее руки, и смерть настигнет его столь же внезапно и страшно, как настигла мать Дашеньки.

– Ну что ж, делай как знаешь, – пожал плечами Пьетро, даже не пытаясь скрыть досаду, что его покорная, нежная возлюбленная вдруг превратилась в истинную эринию [24] Античное олицетворение мести, спутница богини раздора Эриды. и в постели присутствует лишь ее прекрасное тело, в то время как душа носится где-то в мрачных безднах. Аретино терпеть не мог, когда люди начинали действовать не так, как он того ожидал, и сейчас едва сдерживал злость. Вот уж воистину – не одно, так другое! Вчера – смерть беспутной дуры Моллы, сегодня – явление, будто бы из преисподней, этого убийцы… Угораздило же памяти вернуться к Троянде именно теперь, когда все с восторгом и нетерпением ждут карнавала, когда все думают только о веселье, а не о печали! Он попытался отвлечь Троянду напоминанием об этом чудесном празднике и едва язык себе не откусил от злости, увидев, как вспыхнули ее глаза и услышав воодушевленный голос: