Елена Арсеньева - Северная роза [litres]

Аретино и Барбарусса захохотали, а Троянда немедленно преисполнилась к этим самым запорожским казакам самой лютой ненавистью. Экие коварные, предательские, мелкие душонки! Теперь понятно, почему Прокопий не верит никому на свете, если свои же, свои, братья-русские по крови, способны предать православного человека за табак!

– Ну а что же было потом? Как он выбрался? – живо поинтересовался Аретино.

– Верно, Господь за него заступился, не иначе, – пояснил Григорий. – Татарин почти тотчас продал Прокопия купцу, который из самого Багдада вел в Московию свой караван. У него в пути помер толмач, а Прокопий, сами знаете, горазд и по-турецки, и по-персидски, и по-арабски, не говоря уж о европейских языках. Батюшка нас обоих обучал, настаивал, что купец должен уметь говорить на всяком языке.

– Очень разумно, – пробормотал «Барбарусса», и как ни была напряжена Троянда, она не могла сдержать улыбки, вообразив, что бы сделалось с Луиджи, вздумай Григорий заговорить с ним по-турецки. Пока выручало присутствие Аретино: как бы из вежливости к хозяину дома беседа велась на итальянском.

– Словом, купец этот полюбил Прокопия за ум и смекалку, ну а когда тот в Москве свел его с тамошними купцами, знакомцами батюшкиными, и помог товар выгодно пристроить, багдадец из благодарности отпустил его на волю и выкупа не взял. Тут мы с Прокопием собрали денежки и снарядились в путь, ежеминутно Бога моля, чтобы отец дожил до нашего возвращения.

– Так вот, о предприятии, – не очень ловко свернул разговор в сторону от опасной темы Аретино. – Выгоднейшее дело! Великий Хайреддин предлагает вам возить на Русь черных рабов с африканских побережий!

– Че-ерных?! – переспросил Григорий с выражением величайшей брезгливости в голосе. – Нет уж, благодарю покорно! У нас и своих крепостных довольно; к тому ж… это народ теплолюбивый, дохни на него наш морозец – и перемрет ваша Африка. Однако же, господа хорошие, не пора ли нам поговорить о деле, ради коего собрались?

– Пора, пора, – благодушно, в один голос, отозвались Аретино и «Барбарусса».

«Пора!» – приказала себе Троянда и ворвалась в комнату, восклицая:

– Пьетро! Пьетро! Джилья вернулась!

Немая сцена… Лица: Аретино – с вытаращенными, «Барбаруссы» – с зажмуренными глазами; недоумевающий взгляд Васятки, огненный – Григория. Встретившись с ним взором, Троянда забыла обо всем. Ноги против воли несли к нему… и он… что это значит, почему и он вдруг поднялся с кресла и медленно, как бы против воли, двинулся к ней? Еще миг, еще шаг – и… Визг Аретино отрезвил их, отбросил друг от друга:

– Джилья?! О, гори она в аду! Где она? Троянда, где она сейчас?

– Пошла к себе, посмотреть, целы ли ее платья, – с трудом вспомнила Троянда заготовленную ложь. – Но она хочет увидеть тебя как можно скорее. Кто-то сказал ей, что ты здесь.

Аретино и «Барбарусса» мгновенно переглянулись, Троянда поджала губы: ее разбирал какой-то судорожный смех. Да, если бы Джилья и впрямь ворвалась сюда, никакой тюрбан и рыжая борода не спасли бы Луиджи от разоблачения!

– Синьоры, – Аретино, с трудом совладав с собою, обернулся к гостям, недоуменно взиравшим на побледневшего хозяина и неустрашимого пирата, который выглядел напуганным, как ребенок, – синьоры, наши переговоры под угрозой срыва. Непредвиденные обстоятельства… я опасаюсь за участь моего высокочтимого друга Хайреддина, а потому прошу вас перейти в потайное помещение, где мы будем в полной безопасности. Следуйте за мной, синьоры!

Аретино стремительно, как флагманский корабль на простор волны, вырвался из кабинета. В кильватере влачился «Барбарусса», одной рукой придерживая свой необъятный тюрбан, другой – рыжий клок на подбородке. Ни всполошенный Пьетро, ни его лживый секретарь не обратили на Троянду ни малейшего внимания – впрочем, она предусмотрительно отступила в тень спасительных портьер (какое счастье, что Аретино питал ко всяким драпировкам такую слабость!) и вынырнула оттуда, лишь когда Григорий поравнялся с ней. Схватила за руку – ее даже затрясло от ощущения его жаркой кожи, но все же Троянда нашла в себе силы пробормотать:

– Это не Барбарусса! Борода…

Аретино обернулся, словно почуяв неладное, и Троянда едва успела отпрянуть. Григорий, приняв совершенно безразличный вид, прошел мимо, и только невообразимо быстрый взгляд означал, что он все слышал и все понял. Зато Васятка, замыкавший шествие и полускрытый широкими плечами Григория, не поленился наклониться и шепнуть… шепнуть по-русски:

– Спасибо, сестра!

В глазах Троянды все поплыло от внезапных слез. Она поднесла к губам пальцы, еще хранившие ощущение живого, страстного тепла, исходящего от Григория, и тут раздался его голос:

– Одну минутку, синьоры!

Аретино с «Барбаруссой», на всех парусах летевшие к тайнику, нетерпеливо обернулись.

– Ну, что еще? Нельзя медлить, поймите!

– Нельзя, – покладисто произнес Григорий. – Однако же и рисковать нашим делом не хочется. Предлагаю встретиться завтра… думаю, к этому времени вы уже уладите свои неприятности. Буду ждать вашего известия на корабле. Прощайте!

И, не дожидаясь ответа, он резко повернул к главному коридору, который вел к террасе. Васятка зашагал следом.

– Синьор Грегорио! – жалобно воззвал Аретино, словно ребенок, у которого отняли желанную игрушку. – Ради бога, синьор Грегорио!..

Он ткнул в бок окаменевшего «Барбаруссу», и тот тоже завыл:

– Погодите, синьоры, ради бога… то есть ради Аллаха!

Это имя произвело магическое действие: Григорий остановился так резко, что Васятка едва не налетел на него. Обернулся, окинул прищуренными глазами пятерку bravi, спешивших со всех сторон с угрожающими лицами, и вдруг озабоченно, сочувственно воззрился на «Хайреддина»:

– Господи Иисусе! Да у вас же борода отклеилась, сударь!

– Где?! – в ужасе вскричал Луиджи, вскинув руки к подбородку… отдернул их, словно обжегся… но было уже поздно: Григорий расхохотался ему в лицо:

– Верните синьору Аретино ваши побрякушки. Ведь это он дал вам их поносить, не так ли?

– Взять его! – взвизгнул потерявший голову Аретино, и bravi метнулись вперед, как натасканные псы.

По лицу Васятки расплылась счастливая улыбка. Он повел плечами – и отборные вояки Аретино покатились к ногам своего повелителя. Вскочили снова – и вновь их натиск был сокрушен, однако чувствовалось, Васятка уже разъярился: двое bravi остались недвижимы, оставшиеся двигались с трудом; только и могли, что на почтительном расстоянии, с выражением бессильной злобы, следовать за отступавшими русскими.

Они быстро достигли своей лодки. Васятка вмиг оказался за веслами, а Григорий замешкался на корме, вглядываясь в темные двери дворца.