Елена Арсеньева - Свои, родные, наши!

Заранее портилось настроение от мысли о предстоящем визите к Арефьеву! А без этого не обойтись. Нельзя уехать, не простившись. Все же Аришка его дочь, он платит за ее образование… И вообще, Лиле не хотелось оставлять за собой шлейф ненависти Германа. В самом деле – они ведь квиты. Он был вынужден уехать из Союза из-за нее, она осталась в Англии из-за него… Оба дорого оплатили вспышку неразумной страсти… Хотя разве бывает страсть разумной, рассудочной?.. Лиле повезло – у нее появился шанс вернуться. А у Германа такого шанса нет и не будет. Скорей всего, они расстаются навсегда, он никогда больше не увидит дочь.

Нет, надо расстаться если не по-хорошему, то хотя бы не врагами!

Лиля наконец-то собралась с силами и пошла по знакомому адресу. С тех пор, как она, чуть живая от горя и разочарования, убегала отсюда в никуда, держа за руку Аришку, она здесь не бывала. А Германа не видела… сколько? Не меньше месяца прошло с тех пор, как Лиля выгнала его из своей квартиры в последний раз.

Как же он изменился! Похудел, почернел, осунулся… Куда девалась всегдашняя щеголеватость? Какой-то неопрятный халат, небритое лицо… У него вид затравленного зверя!

Лиля не сдержала изумления:

– Ты ужасно выглядишь…

– И чувствую себя так же, – буркнул Герман. – Проходи. Извини, у меня не убрано.

На кресле была свалена в кучу одежда. Герман небрежно перебросил ее на другое кресло и тяжело опустился, почти рухнул на нее, тем самым предложив освободившееся место.

Запахнул халат, глянул исподлобья запавшими глазами и буркнул:

– Ты зачем пришла?

– Как только закончится учебный год, – спокойно сказала Лиля, – мы с Аришкой уезжаем в Союз. Так что, если есть желание, можешь с ней попрощаться. Потому что я собираюсь там остаться – во что бы то ни стало.

Герман пошарил вокруг, вытащил из-под одежды край пледа и принялся натягивать его на себя. Руки у него тряслись, и Герман, видимо, не соображал, что сидит на этом пледе, и все тянул, тянул его с бессмысленным усилием, тяжело дыша…

– Что с тобой? – Лиля подошла, помогла Арефьеву укутаться. – Что такое? Тебе плохо, да?

Тот молчал.

Лиля коснулась его лба – лоб был ледяной. А как разило перегаром!

– Ты болен? И пьешь?! Надо, наверное, какие-то лекарства, уколы…

Вдруг резким движением Герман закатал рукав халата и показал Лиле руку – вена была вся исколота до черно-багровых пятен. На другой руке оказалось то же самое.

Лиля ошеломленно покачала головой. Такие руки бывают только у наркоманов, которые прочно сидят на игле! И Герман – один из них?!

– Но как, как ты докатился до такого? – возмущенно прошептала она. – Опять твоя увлекающаяся, творческая натура?

– Меня уволили, – сдавленно выговорил Герман.

– И неудивительно! – рассердилась Лиля. – Ну кто будет терпеть наркомана в прямом эфире?!

Герман вдруг закрыл лицо руками, и вид его искалеченных пальцев – искалеченных из-за нее! – заставил сердце Лили сжаться от жалости.

Он взглянул сквозь решетку из пальцев:

– Не только наркомана…

Лиля смотрела непонимающе, тогда Герман взял со стола какую-то смятую бумагу, потряс ею:

– Посмотри, вот результаты анализов. Сделали еще неделю назад. Я с тех пор и пью.

Он поднес к губам стакан с коньяком, глотнул, передернулся:

– Тест положительный. Это СПИД…

Попытался расхохотаться, но смех оборвался тяжелым рыданием.

Лиля смотрела ошеломленно. Медленно поднялась, шагнула назад…

– Лилечка, – Герман, тяжело всхлипывая, протянул к ней руки, – я понимаю, что я перед тобой виноват. Но ты же ангел…

Вдруг сполз с дивана, упал на колени:

– Пожалуйста, не бросай меня! Я боюсь… Я умирать один боюсь! Мне страшно! Лиля, пожалуйста…

Его глаза были полны такого непередаваемого, никогда ею не виданного ужаса, что Лиля только и могла, что пробормотала:

– Ну как же так?!

Осторожно погладила Германа по голове. Как она любила его когда-то! Сколько глупостей натворила из-за него, сколько счастья и горя узнала благодаря ему. Она родила от него дочь. И вот теперь этот полутруп молит ее о прощении. Жалость – страшная жалость! – стиснула сердце. Лиля не могла его оттолкнуть…

Лиля пробыла у Германа до глубокой ночи. Накормила его, уложила спать. Он был слаб и измучен, как ребенок. Заснул с трудом, уложив щеку на ее руку…

Уйдя из его дома, Лиля долго бродила по набережной Темзы, принимая решение, от которого слезы лились по щекам. Ей казалось, что сейчас она берет собственную жизнь – и ломает ее. Лиля физически ощущала, как трескаются, лопаются, рассыпаются в прах все ее надежды, мечты, взлелеянные годами страданий в этой чужой, ненужной ей стране. Но она не могла сейчас принять другое решение.

Она смирилась с этим, как смиряется приговоренный к пожизненному заключению. И все-таки, жалея себя, Германа Лиля жалела еще больше, потому что он был приговорен к смерти.

Не выдержав больше одиночества, она подошла к телефону-автомату. Это были удивительные телефоны – из такого автомата можно было напрямую позвонить в любую страну мира. Набираешь код – и говори хоть с Парижем, хоть с Римом, хоть с Нью-Йорком, хоть с Москвой.

Лиля позвонила в Москву.

– Сережа… – проговорила она с трудом, и пальцы, державшие трубку, вдруг сделались ледяными от страха и необратимости происходящего.

– Лиля?! – радостно закричал Сергей. – Ну слава богу! Я звоню, звоню… Ты почему трубку не берешь?! Ты знаешь, я тут такую деятельность развернул! Ремонт в квартире устроил. Вам с Аришкой понравится. И еще я снял в Мисхоре дачу. У самого моря, представляешь? На два месяца!

Лиля свободной рукой неловко вытерла слезы.

– Лиля, ты чего молчишь? – насторожился Сергей. – Ты меня слышишь?

Она с трудом заставила себя заговорить:

– Герман… болен. Я остаюсь с ним. Я не приеду, Сережа…

– Лиля! – закричал он. – Лиля, не делай этого, прошу тебя, Лиля! Да пусть этот подонок хоть при смерти лежит! Ты пойми – тебе же больше могут не дать визу! Мы никогда не увидимся, Лиля!

– Я понимаю.

Собственный голос звучал неестественно – Лиля изо всех сил старалась не расплакаться. Надо было рассказать, что у Германа СПИД, но это было невозможно: Лиля понимала, что если произнесет эти слова, то сразу же зарыдает в голос, ударится в истерику, начнет звать на помощь, кричать…

Почему Сергей не ободрит ее? Почему не скажет, что все понимает, что он будет ее ждать, что когда-нибудь настанет день – и…

Нет, он снова повторяет эти ужасные слова: «Мы никогда не увидимся, Лиля!»

– Сережа, он безнадежно болен, – наконец выговорила она кое-как.

Но Сергей уже не слышал. Обида оглушила его.

– Понятно, – пробормотал холодно. – Понятно… В общем, ты, как всегда, выбираешь не меня. Только я этого больше терпеть не намерен. Ищешь предлог остаться? Оставайся! Я найду с кем съездить на море! Желающих будет достаточно! Вот! Вот, прямо сейчас в дверь звонят! Послушай!