Елена Арсеньева - Чужой муж

От этого сравнения стало смешно, Лиля успокоилась и, отвязавшись наконец от соседки, вошла в жилище Арефьева с улыбкой.

Он дремал под пледом на диване. Подскочил, уставился недоверчиво, а Лиля в это время окинула взглядом комнату.

Вернее, комнатушку. В ней всего-то помещались диванчик, шкаф да стол. Обои старые, поблекшие – впрочем, их практически не видно: стены почти до потолка оклеены афишами спектаклей и фотографиями Арефьева в тех или иных ролях. На некоторых снимках он был еще молод, на других – старше, но что не менялось, так это всегда присущее ему дерзкое выражение лица записного сердцееда. Странно – даже сейчас, бледный, больной, в помятой рубахе, пригревшийся под старым пледом, он все равно выглядел этим самым дерзким сердцеедом!

– Это вы, ангел? – растерянно пробормотал Арефьев и с трудом выговорил сквозь кашель: – С небес, что ли?

– Просто меня ваша соседка впустила, – объяснила Лиля. – Как вы кашляете! Еще и простудились? Может, врача?

– А что, навещать больных – это ваша общественная нагрузка? – храбрясь и подавляя кашель, спросил Арефьев. – Но я же не состою в профкоме, месткоме и во всяком прочем таком коме.

Лиля понадеялась, что соседка не притаилась под дверью и не слышит этого признания.

– Вы ели сегодня? – спросила она сурово, изо всех сил стараясь не рассмеяться.

– Зачем?! – патетически воскликнул Арефьев. – Зачем вы меня собираетесь спасать, ангел?!

– Потому что работа такая у ангелов – спасать людей. Вот. – Она положила на колени Арефьеву авоську с апельсинами. – Пожалуйста, витамины!

– Боже! – застонал Герман восторженно – Это мне?!

«Интересно, бывает он когда-нибудь сдержанным и спокойным? Или вечно корчит какого-то шута? – подумала Лиля. – Сколько работаю в театре, никогда не видела актера, который был бы до такой степени… актером!»

– Боже, откуда? – продолжал причитать Арефьев. – Вы, наверное, специально в Москву мотались?

– Где у вас кухня? – деловито спросила Лиля.

– Зачем ангелу кухня? – насторожился Арефьев.

– Сама найду! – заявила Лиля и вышла.

Герман с непониманием и удивлением уставился ей вслед.

Занятный сюжет вырисовывается…

Лиля разогрела суп, который принесла с собой, нарезала хлеб, колбасу. Больной ел со вполне здоровым аппетитом, даже жадно. Лиля смотрела на него с удовольствием. Сразу видно, что человек выздоравливает!

– Вы суп из топора сварили? – восхищенно спросил Арефьев. – У меня же в холодильнике ничего, кроме спичек и соли.

И протянул тарелку за добавкой.

– Ну а почему вы не спрашиваете, как прошла премьера? – осторожно спросила Лиля, решив выяснить намерения актера: уходит он в самом деле или все же вернется в театр?

Арефьев взглянул испытующе, вприщур. Спросил, как она хотела:

– Ну и как прошла премьера? Надеюсь, не провалились?

– Честно говоря, на троечку, – призналась Лиля, понимая, что ему будет приятно это услышать. – Не больше! Ваша замена – Нежин – был очень вял и неубедителен. Приезжали из Москвы… Все ожидали чего-то большего, но…

– Но! – повторил Арефьев так выразительно, что Лиля невольно засмеялась.

Похоже, настроение у него хорошее. Сейчас самое время перейти к делу.

– Все газеты очень ругают Аркадия. Мы ждем вас!

– А вы? – Арефьев вдруг схватил ее за руки. – Вы меня ждете?

И жест, и интонация были шутовски-патетическими, но глаза…

Какие же опасные у него глазищи, как только Лиля этого раньше не замечала?! Такие глаза восторженные дамочки называют колдовскими.

Но она не восторженная дамочка. Очень красивые глаза, да и только! Мало ли красивых глаз на свете?

– Я, пожалуй, пойду, – с трудом вырвалась из объятий Арефьева Лиля. – Кажется, вы окончательно ожили!

– Пожалуйста, пожалуйста, не уходите! – взмолился Арефьев. – Я обещаю, что не буду больше приставать к вам, не буду ёрничать и не буду больше хамить. Прошу вас… Останьтесь!

Пора было уходить. Лилия чувствовала это! Ей было неуютно под взглядом этих глаз. Казалось, Герман трогает ее, грубо лапает, прижимает к себе…

Что за ерунда! Надо уходить!

Но ведь она еще не получила его согласия вернуться в театр.

– Хорошо, – отвела глаза Лиля. – Я останусь. Но ненадолго.

Села напротив, но чувствовала себя как на иголках. Арефьев не сводил с нее глаз, этих колдовских глаз…

– Ну зачем вы так смотрите?

Хотела спросить осуждающе, но, к ее изумлению, услышала в своем голосе виноватые нотки:

– Вы же обещали!

– Пускай, – ответил Арефьев, и Лиля не сразу поняла, что он отвечает стихами:

Теперь уже Лиля не могла отвести от него глаза…

… Всю дорогу, пока возвращалась глубокой ночью домой, она слышала его голос – и вторила ему вслух:

Да, стихов в ту ночь было прочитано много…

А утром, войдя в свой кабинет, Лиля увидела на столе большую круглую коробку, похожую на конфетную. Недоумевая, подняла крышку – и десяток разноцветных бабочек вспорхнул оттуда, словно букет летающих цветов!

Она знала, что только единственный человек на свете мог поднести ей такой букет.

Онемев от восхищения, Лиля смотрела на бабочек. И вдруг ей стало страшно… Она не понимала, как ощущение счастья может смешиваться со страхом, но это было именно то, что она чувствовала сейчас.

Жизнь так изменилась, что Лиля едва не забыла о предстоящем юбилее отца. Вдобавок ко всему к шестидесятилетию Говорову был вручен орден Октябрьской Революции.

Такое событие следовало отметить с размахом! Однако торжественный банкет для партийного руководства с патетическими речами и помпезными поздравлениями Говоров устроил отдельно, в областном центре, а в Доме с лилиями Родион по его просьбе собрал только своих… Ну, или тех, кто раньше считались здесь своими. Отказаться не смогли даже Шульгины! В такой день можно было отодвинуть все распри и просто поздравить старого друга, с которым была связана половина жизни.

Именно это убедило Лилю, что и ей, хочешь не хочешь, придется присутствовать на банкете.

Она одевалась в своей комнате, когда вошла Таисия Александровна.