Анна Штейн - Малуша [СИ]

— Гость в дом — счастье в дом, — говорит ведьма, делает приглашающий жест да объясняет. — Вот решили мы с Игнатием Кузьмичом пироги печь — мне тесто месить досталось, а он печь разжигает, чтобы с пылу с жару были.

— А я вот ягод принесла, — радуется Малуша. — Начинка будет теперь. Помогу, коли позволишь.

— А чего ж не позволить? — смеется Ярина и кивает на бадью с водой, чтобы ягоды вымыла гостья.

Кот, про которого все забыли, недовольно взмявкивает, подходит к лавке, и, улегшись, вдруг говорит:

— Ягоды, ягоды… Хозяйка, рыбкой когда уже пироги начинишь?

Ярина притворно хмурится, поворачивается к гостье и вдруг смеется — у Малуши глаза большие-большие, будто камешки на дне реки, стоит, на кота смотрит, ртом воздух ловит. А тот и доволен, фыркает в усы и важно поправляет их лапой.

— Кот Баюн я, спешу представиться. Роду старинного, известного. Издавна мы у ведьм на службе состоим. Вот и я туда же.

— Перестань, Баюн. Ты напугал ее, — улыбается Ярина, а потом обращается к Малуше: — Не бойся, он просто обрадовался, что может хоть с кем-то, кроме нас, поговорить. Аж встречать вызвался, хотя ленится целый день — на реку не выгнать.

— Я, все же, кот. Мы, коты, воды боимся! — важничает Баюн.

— А рыбки в пирогах ты не боишься? — вскидывает ведьма бровь, поглядывая на опомнившуюся Малушу. Та смущенно теребит поясок да говорит:

— Дядька иногда ходит рыбачить, коли хозяйка позволит еще прийти, я обязательно рыбки гостинцем принесу.

Растерялся Баюн, даже притих немного, так, что только кивнул и за печку сиганул — с домовым советоваться, как объяснила Ярина.

А пироги вышли славные — с ягодами малушиными да грибами, что ведьма собрала, да один с рыбой, что кот выловил, да один с мясом. Как управились, так и за стол сели, да Игнатия Кузьмича позвали, да Баюна посулами выманили.

Сидит Малуша в красном углу, улыбается — хорошо поработали, теперь все честь по чести. Вместе дело сделали, теперь вместе и едят. Тоской отозвалась память о том, что в дядькином доме пока семью не накормишь, сама за стол — ни-ни. Но тут же все забылось.

— Вечерки сегодня в доме у Горомысла. Сестры ушли, дядька к мужчинам пошел поговорить, а большуха с меньшухой отдыхают, вот я и здесь.

— А ты что же, не ходишь туда? — спрашивает Ярина.

— Не зовут, — тихо отвечает Малуша.

Ведьма на мгновение задумывается, нахмурив брови, а потом ее лицо проясняется, и она говорит:

— А хочешь, мы свои вечерки сделаем? Правда, двое — это мало, но зато свои. Игнатий Кузьмич давно хотел к стрыю в гости попасть, а Баюна все кошка одна деревенская манит. Хочешь?

Малуша смущается — ей и радостно, и неловко, и тепло на душе. Понимает она, что Ярина не ради себя это затевает, а ради нее, Малуши. Заливается девица, как маков цвет, только головой кивает. Ведьма хлопает в ладоши радостно, потом зовет Баюна и просит присматривать за Малушей — как та знак подаст, так и будут вечерки.

Когда наступает пора идти домой, гостья кланяется хозяйке в ноги, поднимает на нее глаза, а там столько радости и благодарности, что даже домовой, глядящий из-за печки, шумно вздохнул и проворчал что-то вроде: «Пропадешь ты, Яринка, за доброту свою».

У Бажены — праздник. Первый раз выбрали хозяйкой на вечерки, а дом их — для собрания. Три дня Малуша мышкой по избе бегала — где печь скоблить надо, где пол подмести, где душистые травы развесить. Только и успела, что Баюну, нетерпеливо бьющему себя хвостом по бокам, кивнуть — мол, приду скоро, приду. Знала девица, что не в светелку за прялку ее позовут, а на сеновал ночевать отправят. А то и в камору запрут — чтобы не мешалась. Больно уж злилась Бажена, что Златозар обещал на Купалу приехать, с дядькой сговор сговаривать, да не за нее, старшую да красивую, а за Малушу, «кикимору неприметную». Так лучше на сеновал, а уж оттуда — к Ярине, за Баюном идти, улыбаться, полотно будущего рушника к себе прижимать да вышивку придумывать. Чтобы и у Малуши — как у всех… Как у всех…

И правда — ждет ее кот под амбаром, спешит, к кошке, видимо, торопится, но и девице медлить не хочется. Авось увидит кто. Иль позовет. Или прислуживать надо. Только мысли уже там — в избушке, в красном углу, рядом с улыбающейся Яриной.

У крыльца они и встречаются — Баюн татем исчезает в тени деревьев, и скоро слышится его призывный, торжествующий мявк. Ведьма смеется и отступает, приглашая гостью войти.

В избушке пряно и дурманяще пахнет травами — весь стол завален ими, только место в красном углу оставлено свободным, Малуша понимает — для нее.

— Не умею я вышивать, да и ткать никто не учил. А вот с хозяйством своим разобраться надо бы. Вечерки ведь и нужны для того, чтобы каждый своей работой занимался… Да для загадок, песен, разговоров, — объясняет Ярина.

Малуша кивает в ответ и аккуратно раскладывает принесенное шитье.

— Посидим немного, поработаем. А как совсем стемнеет — полакомимся тем, что Игнатий Кузьмич оставил. Больно уж он старался, колдовал над печкой. Видно, ждет нас снедь неописуемая, — улыбается ведьма и присаживается за стол.

Тихо было сначала — пока Ярина травы раскладывала да ловко связывала их в одном ей известном порядке, а Малуша тихонечко намечала узор. Но только вздохнула гостья, как хозяйка за порог, закричала по-птичьи, трелью залилась, а в ответ — крыльев шум и ответная трель. Возвращается ведьма, улыбается, а за окном — журчит песня, звенит, переливается.

— Кто это там? — спрашивает Малуша, и даже не пугается уже — привыкла.

— Посмотреть хочешь? Пойдем, покажу.

И идут они из избушки, глядь — а на крыше три птицы-сирин сидят и соловьями заливаются, крыльями всплескивают да лукаво на девиц поглядывают. Залюбовалась Малуша, заслушалась. И не страшные они совсем, и Ярина рядом.

— Что же, ты их сюда позвала? Для вечерок, да? Для… Меня, да? — говорит гостья, а в глазах слезы стоят.

Перепугалась ведьма, взгляд тревожным сделался, на сиринов глянула, так они тут же молчат. Лицо потемнело у Ярины, только руку подняла, чтобы прогнать певуний, как Малуша ей на шею бросается, плачет и шепчет благодарно:

— Никогда, никогда никто мне празднеств не устраивал. А чтобы так, чтобы еще и позвать кого-то… Сирины… Их же не видел у нас никто, а я-то… Мне-то… Поют еще…

Плачет Малуша и вдруг на голову ей опускается рука ведьмы и поглаживает, ласкает, как мама бы ласкала. Так думает Малуша, и оторваться от Ярины не может, и плакать перестать не может.

Вновь тихонько запели сирины и только они видели, какая мука была написана на лице у ведьмы.

На Купалу приехал Златозар. Не у Дана в доме гостил — у Горобоя. Не к лицу жениху с невестой в одной хате быть. Только не глядят на Малушу сестры старшие, да на Любомиру шикают, чтобы не подходила. Обидно. Да некогда думу думать — скоро ночь на Купалу.