Наталья Павлищева - Последняя жена Генриха VIII. В объятиях Синей бороды

Глупцы, какие же они все глупцы! На кого Англию оставить? Эдуард мальчишка и тоже глуп неимоверно, Катарина так и смотрит в сторону, стоит ему умереть, тут же помчится замуж за своего Томаса Сеймура. Нет, Генрих ни на минуту не усомнился в ее верности, Катарина просто не способна изменять, в ней нет бурлящей крови, толкающей женщину в объятия того, в кого она влюблена, зато крепко понятие чести и долга.

Они думают, что он выжил из ума и ничего не видит из-за своих страшных болей. Да, боль, которая преследует уже много лет, с каждым днем становится все невыносимей, она затмевает разум, но когда отпускает, он все же способен думать. А еще… вот этого не видит никто — он, король, остается кукловодом, и все, кто крутится вокруг и полагает, что влияет на решения короля, в действительности не больше чем тряпичные куклы, надетые на пальцы и вынужденные подчиняться воле этих самых пальцев.

Генрих невесело усмехнулся. С тех пор как невыносимая боль из-за гниения ног лишила его возможности двигаться, охотиться, сутками сидеть в седле, играть в теннис, быть самим собой, ему осталось одно развлечение: стравливать этих умников между собой и наблюдать, как они, считая короля уже не способным разобраться в чем-либо самому, пытаются вершить судьбы друг дружки и Англии за его спиной, вернее, усиленно дергая за веревочки, которые, по их мнению, привязаны к его мыслям.

Райотсли, Гардинер, Кранмер, даже Сеймур — вся эта свора решила, что они могут управлять им, Генрихом! Дураки, даже беспомощно сидя в кресле, он стократ сильнее их всех вместе взятых, которые на ногах и сильны, как волы. И чтобы ослабить этих глупцов, Генрих научился сталкивать их между собой, чем больше они будут бороться друг с другом, тем меньше сил останется, чтобы плести заговоры против него и Эдуарда.

Но сейчас Гардинер бил в больное место, он напоминал о покровительстве королевы еретикам. Генрих едва заметно усмехнулся, подумав, что мог бы отправить жену на костер с легкостью, у него куда больше таких доказательств, чем у Райотсли, роющего землю под ногами Катарины. Наедине с мужем королева распускала язычок куда чаще, чем в присутствии епископа.

Именно так: распускала, теперь, почувствовав угрозу своей жизни, этого не делает. Катарина стала послушной овечкой, выбросившей из головы любые крамольные мысли. Ей хочется жить, а потому Катарина осторожна. Но опытный кукловод Генрих знал, что нужно хотя бы временно подыграть Гардинеру и показать его место Кранмеру, который стал вести себя слишком вольно.

Да, пожалуй, пришло время немного попугать королеву и Кранмера.

— Еретики? В чем же это выражается?

— Преступные книги прячут в сундуках придворных дам, в то время как мы ищем их у простого люда.

Идиот, к чему простому люду запрещенные или разрешенные книги, если они не умеют читать? Конечно, если они и есть, то у придворных. Но Генрих не думал, что епископ столь глуп, чтобы верить произносимым им самим словам, это риторика, показывающая готовность копать, как только будет разрешено.

Генрих затеял другую игру, он согласился с необходимостью провести расследование, но немного позже, а пока… Секретарь уронил нужную бумагу в нужном месте на глазах у нужной дамы и сделал вид, что не заметил этого. Самым трудным оказалось удалиться столь быстро, чтобы дама не успела «потерю» вернуть.

Все произошло как по маслу — и листок упал весьма ненавязчиво, и дама любопытно сунула в него нос.

— Ваше Величество, миледи!

— Что случилось, Джоан, на тебе лица нет.

— Миледи, посмотрите.

Теперь лица не было на самой Катарине. На листке, который ей протягивала фрейлина, был донос о том, что у фрейлин королевы в потайных местах хранятся запрещенные книги!

Катарина действовала быстро, она тут же приказала всем фрейлинам немедленно очистить свои сундуки от крамольной литературы, если таковая еще оставалась, а сама закатила истерику, стараясь, чтобы ее услышали в покоях короля.

Вот этого Генрих не ожидал никак.

— Что случилось у королевы, почему такой крик и плач?

— Ее Величество рыдает, а почему, непонятно.

— Наследник?

— Нет, Его Высочество здоров.

Король отправился к супруге сам. Застав ее в слезах, Генрих недоуменно поинтересовался:

— Миледи, что случилось? Вы затопите дворец слезами.

— Простите, Ваше Величество.

— Так почему слезы?

— Мне показалось… мне показалось, что вы мной недовольны…

Король замер в недоумении, она что, с ума сошла? Ей показалось!

— Я недоволен вами только в одном — вы не торопитесь подарить мне сына. И вам причина недовольства хорошо известна.

— Господь обязательно наградит нас сыном, но мне сказали, что на меня пишут доносы совсем на другую тему…

Все решало мгновение. Катарина произнесла это, не задумываясь, и ужаснулась: что, если король поинтересуется, кто именно сказал и что за донос? Но король смутился, не слишком заметно, но смутился, это свидетельствовало только об одном — он знал о доносах!

— О чем же?

— О том, что мы с фрейлинами читаем и храним запрещенные книги.

Вот черт, нужно было сначала убедиться, что все успели всё убрать! Но отступать поздно.

— А это не так?

— Нет, Ваше Величество. Однажды вы изволили объяснить мне вред запрещенных книг, с тех пор я строго слежу за своими фрейлинами.

— Тогда чего же вы боитесь?

— Вашей немилости. Я подумала, что ваше недовольство происходит от этого…

— Ну что вы, Кейт, живите спокойно, я ни в чем не подозреваю ни вас, ни ваших фрейлин.

Первый бой был выигран, король во всеуслышание объявил, что не подозревает супругу и ее фрейлин в причастности к ереси.

Но Катарина почему-то чувствовала, что это не конец. Кроме того, оставалось смутное беспокойство, словно она не заметила чего-то очень важного, на что непременно нужно обратить внимание.

Королева с фрейлинами сидели за вышивкой, каждая вышивала свой кусочек большого покрывала. Вообще-то это не слишком хорошо, потому что куда лучше, если вышито одними руками, но такая работа объединяла, позволяла тихонько поговорить.

— Больше никаких книг и бесед на эту тему, мне дорога жизнь, думаю, вам тоже.

Все прекрасно понимали, что королеву могут лишить жизни вовсе не из-за причастности к новой вере, а за то, что до сих пор нет беременности. Но все молчали, намек на это был бы слишком жесток.

И вдруг Катарину словно что-то толкнуло.

— Миледи, у кого тот донос?

— У меня, — Джоан Денни вытащила бумагу из-за пазухи.

Королева пробежала текст глазами. Что-то здесь, вот именно здесь, и она должна понять, что именно, причем, чем скорее поймет, тем лучше.

Но сам текст безукоризнен, слова складные, словно писал не просто грамотный человек, а привыкший к перу, словно писец… Писец?! Конечно, это рука королевского писца! Чуть изменен наклон букв, кое-какие написаны иначе, но это его рука!