Юлия Леонова - Fatal amour. Искупление и покаяние

— Ну, полно, притянул её к себе Куташев.

Николай убрал с её лица влажные спутанные пряди, коснулся невесомыми поцелуями губ, сомкнутых век, погладил напряжённые плечи, провёл кончиками пальцев по тоненькой жилке, бьющейся у самого горла. Изумлённый вздох сорвался с губ княгини. Куташев словно знал, где и как коснуться её, чтобы кровь побежала по жилам раскалённою лавой, зажигая всё тело жаркою истомой. Голова пылала, сознание туманилось, всё её существо подчинялось стремлению к чувственным удовольствиям. Вцепившись в широкие плечи, она стонала, извивалась всем телом на смятых простынях, готова была вслух умолять о том, дабы не мучил более изощрёнными бесстыдными ласками, позволив, наконец, получить освобождение от скручивающего в спираль напряжения.

— Пожалуйста… — выдохнула она.

Марья скорее почувствовала, чем услышала усмешку на его губах. Она едва не задохнулась под тяжестью его тела, но сама притом выгибалась навстречу ему, обнимая крепкую шею обеими руками. Зажмурившись, она гладила короткие кудри на его затылке, тихо вскрикивая всякий раз, когда он с силою вжимал её в пуховую перину. Её словно раскачивало огромным маятником: вверх — вниз, до тех пор, пока на какое-то мгновение она не замерла в самой высокой точке, рухнув затем в бездонную пропасть.

Николай отодвинулся от неё, откинувшись на подушку. На разгорячённую кожу вмиг повеяло холодком. Марья сползла с постели и ощупью нашла свою сорочку. Стыд жёг раскалённым железом. Будто вакханка какая отдалась ему, да ещё и умоляла его о том. Сквозь застившие взгляд слёзы она едва отыскала глазами вход в покои и поспешила покинуть спальню супруга, напоследок хлопнув дверью.

Куташев тяжело вздохнул. Он знал, что она чувствовала нынче. Его самого порою преследовало чувство раскаяния и сожаления после безумных ласк и слепящего экстаза на ложе продажной любви.

Проснувшись довольно рано и наскоро умывшись, Куташев прошёл в кабинет. Завтракать не хотелось, и он решил подождать, когда проснутся дамы Куташевы, дабы разделить с ними трапезу, как и полагается, в столовой.

Велев лакею принести кофе, Николай расположился за письменным столом. Он помнил, что обещал Борису написать Ефимовскому о том, как ныне обстоят дела, но слишком долго откладывал. Часы пробили девять часов утра, кофе давно остыл, а Николай всё также сидел над чистым листом бумаги. То, что поначалу представлялось ему дело совершенно простым, стало вдруг невероятно сложным. Его стали вдруг одолевать сомнения в том, что он верно истолковал поступки Андрея. Закралось подозрение в том, что не всё так однозначно, и, возможно, он ошибся, предполагая, что Ефимовский желал бы порвать с Марьей Филипповной и потому уехал.

Всё утро Николай думал о том, что значило для него расположение Андрея, вспоминал о годах, проведённых вместе в Пажеском корпусе, о первых днях службы в Кавалергардском полку. Вспомнил он и о нашумевших на весь Петербург эскападах молодых гвардейцев, в которых он и Ефимовский принимали весьма деятельное участие, в результате получив дисциплинарное взыскание и оказавшись на гауптвахте, где и провели две седмицы, перестукиваясь через стену, поскольку находились в соседних казематах.

Очнувшись от своих дум, Куташев обмакнул перо в чернильницу и вывел на чистом листе:

"Mon cher ami, Andre, спешу сообщить тебе, что отныне я стал семейным человеком. Моей супругой стала одна небезызвестная тебе особа. Я помню, ты не питал к ней тёплых чувств, но всё же надеюсь, что моя женитьба на Марье Филипповне не станет поводом к охлаждению нашей дружбы. Надеюсь, по возвращению с Кавказа ты почтишь нас своим присутствием. В Сосновке всегда будут рады видеть тебя. Н. Куташев".

Перечитав ещё раз короткое послание, Николай запечатал письмо и, оставив его на столе, с чувством выполненного долга, но вместе с тем с тревогою на душе, спустился в столовую, где нашёл свою жену, сестру и Анну Кирилловну, компаньонку Софи, за утренней трапезой.

— Доброе утро, милые дамы, — преувеличенно жизнерадостно улыбнулся он. Он хотел было поцеловать жену в щёку, но натолкнувшись на хмурый взгляд Марьи Филипповны передумал. Лакей поспешил отодвинуть стул для князя напротив молодой хозяйки.

— Как ваше самочувствие, ma сherie? — принимая из рук супруги чашку с горячим чаем поинтересовался он.

— Благодарю. Превосходно, — отозвалась Марья, отводя глаза.

— Nicolas, я рассказывала Мари про сосновый бор, что за рекой, — обратилась к брату Софья. — Может быть, мы съездим туда нынче. Помнишь, мы там кормили белок в прошлом году?

— Вы в самом деле, хотели бы взглянуть на белок? — приподнял бровь Куташев.

— Я буду рада, коли вы покажете мне место, в честь которого ваша усадьба получила своё название, — холодно отозвалась Марья.

— Наша усадьба, — поправил её Куташев.

— Bien, — согласилась Марья.

— Чудесно, — оживилась Софья. — Когда ты отвезёшь нас?

— После обеда. Мне ещё надобно просмотреть почту и встретиться с управляющим.

Удовлетворившись таким ответом, Софья принялась неумолчно щебетать, рассказывая о том, какое дивное место представляет собой Сосновка летом. Марья слушала золовку с вежливым вниманием, иногда задавая вопросы о том, что её интересовало более всего. Она поинтересовалась, принято ли по осени устраивать охоту, потому, что сама она хоть и не принимала непосредственного участия, но очень любила наблюдать за сим действом со стороны.

— Я не люблю охоту, — нахмурилась Софья. — Nicolas не охотится в здешних угодьях.

— Мне думается, Мари, что вы любите охоту? — поинтересовался Куташев.

— Мне нравится наблюдать, — отозвалась Марья.

— Буду рад доставить вам такое удовольствие, — усмехнулся в ответ Николай.

Анна Кирилловна за завтраком не проронила ни слова, лишь настороженно поглядывала на молодую княгиню, вполне справедливо опасаясь, что отныне её услуги могут более и не понадобиться, а стало быть, её вполне могут попросить покинуть Сосновку и удалиться в собственное крохотное именьице.

Дождавшись окончания завтрака, старушка с неожиданной резвостью для своего почтенного возраста устремилась вслед за Николаем.

— Nicolas, мой мальчик, могу я поговорить с тобой? — нагнала она его у дверей в библиотеку.

Куташев распахнул перед пожилой родственницей двери и, пропустив её вперёд себя, вошёл следом.

— Я слушаю вас, Анна Кирилловна, — устроился он в кресле за столом, жестом предложив старушке присесть в другое кресло.

— Я, наверное, ныне не ко двору? — удручённо спросила пожилая дама. — Ныне Марья Филипповна здесь хозяйка.

— Вам не о чем беспокоиться, Анна Кирилловна, — заверил её Николай. — Вы останетесь в Сосновках, ведь вы заменили Софье мать, а потому имеете полное право и далее находиться здесь.