Юлия Григорьева - Искупление. Часть вторая (СИ)

— Флэй.

— Что? — ровный голос моего дикаря слился с плеском волн.

— Мне скучно, — я поерзала на его плече и села.

— Полчаса назад тебе было страшно, — иронично хмыкнул он, не открывая глаз.

— За полчаса мне надоело бояться, теперь скучно, — заявила я, тяжко вздыхая.

— Что будет еще через полчаса? — поинтересовался мой мужчина.

— Откуда я знаю, полчаса еще не прошли, и мне все еще скучно, — я снова вздохнула.

— Мне снова спеть тебе? — коварно спросил Флэй, и я спешно закрыла ему рукой рот.

— Ты ужасно поешь, невыносимо, отвратительно, — сказала я, не щадя его самолюбия. — Ты и танцуешь так же. И стихи рассказывать не умеешь, как и складывать их.

Он сел и сурово посмотрел на меня.

— Я вообще что-нибудь умею хорошо делать?

Закатив глаза, я подумала и кивнула.

— Ты замечательно ловишь рыбу и стираешь, — расщедрилась я на комплимент.

— И все?! — возмутился мужчина.

— Ага, — я счастливо осклабилась.

— Ну, держись, женщина, — угрожающе рыкнул Флэй, и я с визгом и хохотом упала на дно лодки, извиваясь под его шустрыми пальцами, уже привычно игравшими на моих ребрах.

— Флэй, Флэй, хватит, — повизгивала я. — Я солгала, солгала!

Пытка тут же прекратилась, и он склонился надо мной.

— Ну?

— Ты не храпишь по ночам, — гордо сообщила я и тут же снова завизжала. — Ну, хватит! Ты во всем молодец, — хохотала я. — И рыбу ловишь, и стираешь, и не храпишь, и ножны у тебя замечательные, ты лучше всех!

Мужчина щелкнул меня по носу, поймал руку, которая уже готовилась покарать за это раздражающее действие, и ласково коснулся губами ладони. Я тут же застыла, глядя на него, а губы Флэя пропорхали до запястья, задержались на нем, лаская языком, и я задохнулась, прикрывая глаза. Он сдвинул рукав выше, и дорожка из поцелуев зазмеилась по руке, заставляя тихо постанывать от приятной неги, разливающейся по телу.

— Флэ-эй, — протянула я.

— Да, голубка, — мужчина оторвался от своего занятия и посмотрел на меня с доброй улыбкой.

— Мне больше не скучно, мне сладко, — ответила я, приподнимаясь, чтобы поймать его губы.

— Ну, раз тебе больше не скучно, я досмотрю сон, — деловито произнес мужчина и улегся, вздохнув с чувством выполненного долга.

Я возмущенно посмотрела на него, все еще не веря, что он остановился в самом начале своих упоительных ласк. Толкнула его в плечо, сердито посопела в ухо, насупилась и села рядом, скрестив руки на груди. Тут же сбоку послышался могучий храп, и я от души шлепнула дикаря по его упругому заду. Флэй рассмеялся и снова открыл глаза, весело глядя на меня.

— Ты невозможен! — воскликнула я.

— Моя твоя не понимает, — развел руками мужчина.

Вздохнув, я собрала воедино все знания его языка, которым мы занимались во время плавания, выбрала единственное, что у меня подошло, и изрекла на наречии племени Белой Рыси:

— Флэй, ты дерево.

Мой дикарь сел и возмущенно посмотрел на меня.

— Дурак что ли? — уточнил он.

— Дерево, — повторила я.

— Оригинальный перевод слова — невозможен, — хмыкнул Флэй.

— Имей совесть! Ты учил мой язык несколько лет, я твой всего месяц, — оскорбилась я.

Мужчина положил мне руку на плечо и притянул к себе, поцеловал в висок и потерся щекой.

— Научишься, — произнес он. — У тебя выбора нет. Или научишься, или… — я подняла на него взгляд. — Насмешками изведу, — пообещал дикарь и сразу получил кулаком в бок. — Женщина, ты бьешь своего мужа? — потрясенно воскликнул мой дикарь. — Значит, я тебе готовлю, стираю, ублажаю с утра до ночи и с ночи до утра, а ты меня за это еще и бьешь?! Знаешь, что-то в нашей семье явно не так.

Нагло взглянув на него, я снова двинула локтем в бок.

— Ты мне еще не муж, — произнесла я. — Но заботишься о благородной тарганне вполне сносно для дикаря со Свободных Земель.

— Договорилась, — кивнул сам себе Флэйри, сын Годэла, и я вновь полетела на дно лодки.

Задержав на мгновение взгляд на моих глазах, он прошептал, касаясь моих губ:

— Диэр утрольг.

— Ты… — тут же перевела я начало фразы.

— Невероятна, — произнес Флэй на таргарском и захватил мои губы в жаркий и невыразимо томительный плен.

Мои руки сплелись на его шее, зарываясь в отросшие волосы, и все исчезло. Море, небо, плеск волн, остался только он и его нежные, но такие жаркие прикосновения. С тех пор, как мой дикарь был рядом, мне казалось, я совсем не знала мужчин и не знала, как можно любить на самом деле.

— Милый мой, — задыхалась я, когда руки Флэя скользили по моему телу. — Ненаглядный, нежный, — изнывала я, чувствуя пьянящие поцелуи. — Любимый, желанный, — кричала, когда он овладевал мной, и все переставало иметь значение.

— Родная моя, — шептал этот необыкновенный мужчина, выпивая с моих губ стон за стоном. — Невероятная, солнечная, — стонал он, упиваясь моими ласками. — Любимая, единственная, — и мы взмывали в ослепляющую высь всепоглощающего счастья.

И больше ничего было не надо, ни земли, ни дома, потому что эта лодка успела стать нам домом, ни кого бы то ни было, потому что не было дня за этот месяц, когда бы мне хотелось, чтобы это вынужденное уединение было нарушено. А потом, все еще задыхаясь, мы лежали прижавшись друг к другу, и наши взгляды словно притягивало невидимым магнитом. Я не могла насмотреться на него, не могла насладиться звуками голоса и теплом прикосновений. Это была какая-то странная, необыкновенная и в чем-то болезненная потребность все время чувствовать Флэя рядом.

Как-то я проснулась, а его не было, просто не было и все. Вокруг море, лодка мерно покачивается на волнах, а я стою и чувствую подступающую панику, оттого, что он пропал. Через несколько минут он забрался на высокий борт, и я накинулась на него с кулаками. Это было настолько несвойственно мне, но даже не отрезвило осознание недостойного благородной дамы поступка. Просто мне было страшно потерять его.

Флэй тогда не стал прибегать к своему излюбленному методу моего успокоения и издеваться. Обнял и долго удерживал, пока мое дыхание не выровнялось. И тогда прозвучало его первое признание.

— Мне тоже страшно потерять тебя, — сказал он, прижимаясь щекой к моим волосам. Он понял меня без прямого объяснения моего недостойного поступка.

— Почему? — я вскинула на него заплаканные глаза.

Сын Белой Рыси осторожно стер ненужную влагу с моего лица, поцеловал в кончик носа и улыбнулся, произнеся так, словно объяснял ребенку, почему качаются деревья:

— Потому что люблю тебя, тарганночка.

Это были самые желанные слова, которые я мечтала услышать от него, но вдруг растерялась и прошептала: