Елена Арсеньева - Нечаянная свадьба

Ужин затянулся чуть ли не до полуночи, и когда все простились и Феоктиста повела Лиду наверх, в мезонин, девушка мечтала только об одном: поскорей уснуть после этого тяжелого и непомерно длинного дня.

Новая комната оказалась очень уютной, хоть и не такой просторной, как первая, предоставленная Лиде раньше, да и совсем скудно меблированная: большой платяной шкаф, узкая кровать да зеркало, висящее на стене. Одно окно выходило на лужайку перед фасадом, другое – в сад, откуда сладко пахло недавно распустившейся белой сиренью.

Феоктиста, которая вдали от своей госпожи вела себя с Лидой вполне по-человечески, пояснила, что летом в этой комнатушке очень даже уютно, однако печки в ней нет, так что ближе к холодам всяко придется перебираться вниз.

– Ох, а ведь бедный Степашка до сих пор не воротился! – вздохнула Феоктиста, топчась у двери.

Лида молча кивнула – ей не терпелось остаться одной, чтобы последовать дядюшкиному совету.

Наконец Феоктиста ушла, и Лида только теперь вспомнила, что ей некому расстегнуть корсет и вообще помочь раздеться. Она хотела было окликнуть Феоктисту, но любопытство пересилило.

Потом разденется, а сейчас сначала надо сделать то, что советовал дядюшка!

Дождавшись, пока перестанут скрипеть под спускавшейся Феоктистой старые, расшатанные ступени и настанет тишина, Лида пала на колени возле кровати на наборный пол, отыскала более светлую плашечку и, надавив на нее, сдвинула без труда, а потом и вытащила.

Открылось пространство между полом и потолком, густо уложенное для тепла паклей, однако снизу начали доноситься неразборчивые голоса. Лида сначала пыталась вслушиваться, да толку с того вышло мало. Поэтому она разгребла паклю в разные стороны – и увидела еще одну точно такую же светлую плашечку, какая лежала рядом с ней. Надавила и на нее, сдвинула – и в образовавшейся щелке увидела прямо под собой не кого иного, как Авдотью Валерьяновну!

– Что за гадость с потолка вечно сыплется? – своим зычным голосом вопросила супруга Ионы Петровича, поднимая голову и глядя, как показалось Лиде, прямо ей в глаза. Она даже отпрянула на мгновение, но тут же снова придвинулась в потайному отверстию. – Не пойму, что за глупые фантазии были потолок деревянными вставками уродовать? Небось там поверху крысы бегают да мусорят.

– Крысы? – послышался недовольный голос Модеста Филимоновича. – Мэ комант донк…

Лида чуть не прыснула, поняв, что запас «французских» слов Модеста Филимоновича весьма ограничен, а потому они повторяются, в зависимости от потребности, кстати или некстати.

Тем временем девушка приспособилась к своему смотровому отверстию и разглядела, что Авдотья Валерьяновна возлежит на оттоманке, крытой суровой тканью с турецким узором, вполне подходящим к ее названию [46] Оттоманка ( от франц . ottomane, из тур. Othman – Осман) – мягкий низкий диван в турецком стиле (Турция называлась также Оттоманской или Османской империей) с изогнутыми короткими ножками, как правило, без спинки, но с двумя боковыми цилиндрическими валиками. , и усыпанной множеством подушек и подушечек.

Тут же к ней подошел и сел рядом Модест Филимонович, уже снявший свой нелепый фрак и переодевшийся в яркий архалук с турецкими же «огурцами», папуши [47] Папуши (бабуши) – восточные туфли без каблуков с загнутыми носками и заправленными внутрь задниками. из узорчатой кожи, а также феску с кисточкой. Подобный наряд устарел уже лет тридцать как, вдобавок феска была сдвинута не на лоб, а на затылок, и это придавало и без того нелепому лицу Модеста Филимоновича вовсе презабавное выражение, так что Лида еле удержалось от смеха. В следующее мгновение, впрочем, ей стало не до веселья, потому что Авдотья Валерьяновна закинула руки на шею Модеста Филимоновича, привлекла его к себе и принялась жарко, со звучным чмоканьем лобызать, причем он пытался вырваться, да никак не мог.

Лида брезгливо сморщилась. Да что ж это за паноптикум?! Воистину – паноптикум, а не дом!

Наконец Авдотья Валерьяновна оттолкнула племянника так сильно, что он свалился на пол, и с протяжным вздохом откинулась на подушки.

– Ах, Модестушка, – протянула она мурлыкающим голосом, причем язык ее слегка заплетался после изобилия выпитого за ужином, – до чего же ты хорош, голубчик, ну я прямо не могу! Так бы и съела тебя!

Лида едва не подавилась – враз от смеха и отвращения.

– Ну уж увольте, тантинька, – негодующе ответил Модест Филимонович, поднимаясь и вновь усаживаясь на оттоманку, правда, на сей раз он предусмотрительно устроился подальше от загребущих «тантинькиных» ручек. – Возьмите своего Протасова и ешьте его сколько влезет, а меня оставьте для невинных поцелуев милых красавиц, вроде нашей новой родственницы.

Сердце Лиды так и сжалось при этих словах, причем она сама не знала, что поразило ее болезненней: словосочетание «возьмите своего Протасова» применительно к Авдотье Валерьяновне или претензии Модеста Филимоновича на поцелуи «новой родственницы», то есть ее самой, Лиды.

Впрочем, продолжение диалога заставило ее отвлечься от этих мыслей.

– Ты больно губу-то на новую родственницу не раскатывай, Модестушка, – бесцеремонно заявила Авдотья Валерьяновна, – неужто не видел, с каким норовом девка? Ежели ее не укротить, она и тебя с носом оставит, и меня.

– И вас оставит с носом? Неужто… неужто и она уже положила глаз на вашего любовника? – возмутился Модест Филимонович.

– Можно сказать, что она на него оба глаза положила, – сокрушенно вздохнула Авдотья Валерьяновна. – Но хуже всего, что Иона, этот старый дурень, на все готов, чтобы их свести!

«Так господин Протасов любовник тетушки?! – словно бы взрыдало Лидино сердце. – Ах они греховодники, бесстыдники, предатели! Оба!.. Но раз так, пускай Авдотья Валерьяновна и впрямь берет его себе и хоть в самом деле съест всего, и даже косточки обглодает! Мне он не нужен! Буду счастлива не видеть его больше никогда! Презираю его от всего сердца и от всей души!»

При этом она почувствовала себя отчаянно несчастной именно оттого, что может больше не увидеть столь сильно презираемого ею господина Протасова.

– Так что тебе, Модест, мешкать не следует, – наставительно произнесла между тем Авдотья Валерьяновна. – Нынче же ночью надлежит тебе добраться до этой девки и возобладать над ней. Тогда ей придется идти с тобой под венец, желает она этого сейчас или нет. И все ее приданое твоим будет, а значит, ты и тантиньку свою любящую не забудешь! Я поначалу огорчилась, что Иона ее в мезонин переселил, а теперь вижу, что старый дурень сам себя перехитрил: наша спальня далеко, там не услышать, даже если она кричать начнет.