Елена Арсеньева - Нечаянная свадьба

– Хорошо ли отдохнули, барышня? – спросила горничная так ласково и участливо, что Лиде почудилась издевка в этих словах. Но нет – улыбалась Феоктиста искренне, глаза ее смотрели приветливо, вообще облик и все манеры ее изменились разительно.

«Уж не подменили ли ее?» – скрывая смешок, подумала Лида, но в свою очередь улыбнулась Феоктисте, показывая, что не помнит зла. Ну что ж, если горничную и в самом деле подменили, Лида ничего против такой подмены не имела. Конечно, вернее всего, что Феоктиста сама о своем поведении призадумалась, поняла, что непомерно большую волю себе дала, и теперь опасалась, что гостья нажалуется на нее хозяйке. Однако Лида, которая была хоть и вспыльчива, но отходчива, мигом обиду забыла. Не в ее правилах было заставлять людей мучительно раскаиваться в ошибках; к тому же сохранять добрые отношения с горничной тетушки показалось ей разумным. Вряд ли в деревне скоро сыщется хорошо обученная и умелая горничная для самой Лиды, поэтому, пожалуй, придется какое-то время полагаться на Феоктисту.

Время до пересадки на нижегородский поезд еще оставалось, поэтому Лида, убедившись на собственном опыте в правдивости той аксиомы, что в дороге аппетит возрастает многократно, отправилась в станционный буфет, где заказала еду и для себя, и для Феоктисты. Конечно, прислугу в столовое помещение не пускали: Феоктисте вынесли пирожки и кружку сбитня, с которыми она и устроилась на бревнах, сложенных неподалеку от вокзала, однако пирожки были с пылу с жару, сбитень – горячим, и Лида со спокойной совестью отправилась обедать сама. Да, было уже за полдень (из Москвы выехали ни свет ни заря, в семь часов утра), следующий поезд отправлялся через час, а оттуда еще в повозке до Березовки часа два, а то и три, это уж какая дорога будет…

Лида и сама не знала, торопит она время или, наоборот, не хочет, чтобы оно шло слишком быстро. Ей и хотелось поскорей оказаться на новом месте, и страшновато было войти в незнакомый дом, в котором, быть может, ей придется провести много лет (если, конечно, не встретится тот, кто недавно пригрезился ей, пока она дремала в вагоне!), увидеть дядюшку, а главное – Авдотью Валерьяновну…

Но замедлить или ускорить течение времени никто не властен, оно идет своим чередом, человеческим настроениям не подвластным, и вот уже к перрону подан поезд, вот уже началась погрузка багажа, вот уже главный кондуктор прошел по перрону, помахивая фонарем (и оттого чем-то напоминая Диогена, ибо стоял белый день) и громогласно объявляя, что господа пассажиры могут занимать свои места, вот уже новый, но по-прежнему чрезвычайно любезный кондуктор показывает Лиде удобное место в уголке дивана и укладывает в сетку почти опустевшую корзинку, уверяя, что ежели еще что-нибудь понадобится барышне, то он, кондуктор, забросит все прочие дела, только чтобы примчаться к ней на помощь. «Ах, неужто в железнодорожные служители нарочно подбирают таких обходительных молодых людей?!» – подивилась Лида, даже не подозревая, что любезность сия вызвана не столько отменными служебными качествами, сколько вниманием к необыкновенно хорошенькой и прекрасно, явно по-столичному, а отнюдь не провинциально, одетой девушке.

Поезд тронулся, и Лида, как ни была взволнована встречей с будущим, снова вздремнула, убаюканная мерным качанием рессорного вагона.

Странный явился ей сон на этом предпоследнем отрезке ее путешествия… настолько странный, что, позднее его вспоминая, она сочла его вещим и только диву давалась, почему не вняла тем пророчествам, которые в нем являлись.

Снилось Лиде, будто идет она по лесной тропинке, а вокруг на кустах и деревьях развешаны ее московские наряды. Вот и любимое сизое платьице в воланах, пущенных по юбке, вот и палевое с блондами, вот зеленое, вот амазонка, сшитая некогда по настоянию матушки и несколько раз обкатанная в аллеях Нескучного сада и в Сокольниках, где Лида училась верховой езде. Да весь ее не слишком богатый, но и не слишком бедный гардероб отчего-то вытряхнут из кофров! Лида пугается: что же она будет делать в Березовке без туалетов? Надо их собрать! Начинает снимать платья с кустов, но кружева и оборки цепляются за ветки, рвутся; у расстроенной Лиды уже слезы на глазах, она громко всхлипывает – но вдруг испуганно замирает, слыша, как трещат кусты под чьей-то тяжелой поступью. И вот меж деревьев показывается широкоплечая кряжистая фигура. Да не медведь ли это, пугается Лида, роняя уже совсем было отцепленное платье и пятясь, но спиной утыкается во что-то твердое, наподобие стенки, и понимает, что спасения ей нет. И тут вдруг возникает перед ней красивая дама: черноволосая, черноглазая, одетая в необычайно яркое, ну просто-таки по глазам бьющее яркостью платье цвета «аделаида» [12] «Аделаида» – красный с лиловым оттенком цвет. , и начинает колотить Лиду такой же аделаидовой омбрелькой [13] Омбрель ( от франц . ombrelle) – небольшой складной зонтик от солнца. , отделанной по краям черной бахромой, крича: «Отдай! Да отдай же ты мне его!» Лида, занятая только тем, чтобы защититься от ударов, ничего не может понять. И тогда дама вдруг хлещет ее острым наконечником омбрельки крест-накрест по лицу… Лида не чувствует боли, однако видит кровь, хлынувшую ей на грудь из порезов, и понимает, что лицо ее безнадежно изуродовано, изуродовано навсегда! А дама, увидев дело рук своих, разражается радостным хохотом и… бросается прямиком к медведю, повисает у него на шее и осыпает его ужасную морду поцелуями. А тот поворачивается к Лиде и рычит приветливо: «Проснитесь, барышня!»

В эту же время раздался не рык звериный, а человеческий голос, который так же заботливо повторял:

– Проснитесь, проснитесь же, барышня!

Лида открыла глаза, увидела озабоченную физиономию склонившегося к ней вагонного кондуктора – и первым делом схватилась за щеки, а потом взглянула на руки.

Никаких шрамов! Никакой крови! Слава Богу, это был только сон!

– В Вязники мы прибыли, – сказал кондуктор, улыбаясь. – Извольте сойти, барышня, не то в Нижний Новгород вас увезем!

Лида вскочила, выхватила из картонки шляпку, кое-как нахлобучила ее и, прижимая к себе саквояж, бросилась вслед за кондуктором, который уже нес ее корзинку к выходу, прокладывал путь мимо новых пассажиров, вошедших на этой станции и спешивших занять свои места. Он помог Лиде спуститься со ступенек на платформу, низко поклонился, снова вскочил в вагон, махнул желтым флажком – и тут же раздался паровозный гудок. На остановку в Вязниках отведено было совсем малое время.

«А багаж? Успели багаж-то выгрузить?» – встревожилась Лида, но, оглядевшись, она увидела несколько знакомых кофров, сваленных как попало на платформе, а рядом Феоктисту и какого-то худощавого крестьянского парня в линялой кумачовой косоворотке, утиравшего вспотевший лоб, едва видный из-под стриженных в кружок волос.