Меган Фрэмптон - Как перевоспитать герцога

– Очень проголодалась. И соскучилась. По сладкому пирогу.

– Давайте посмотрим, что для нас приготовила кухарка. – Маркус встал и галантно протянул Роуз руку. Девочка, вполне освоившись со статусом юной леди, милостиво позволила герцогу помочь ей подняться. – Мисс Лили, не желаете к нам присоединиться?

– Спасибо, но я должна остаться – мне нужно здесь прибрать.

Маркус кивнул, взял Роуз за руку и повел на кухню. Он был очень голоден, да. Но ни сладким пирогом, ни свиными колбасками его голод не утолить. Он с вожделением думал о женщине, которая осталась в покинутой им комнате.

Герцог никогда не должен забывать о своем статусе. Он никогда не проявляет излишней радости, каким бы радостным ни был повод, никогда не высказывает своего мнения публично и всегда безупречно одет, то есть носит исключительно то, что соответствует случаю и его высокому статусу.

Герцог может делать то, что считает нужным.

– Какой ваш любимый цвет? – спросил Маркус. Он всегда любил пешие прогулки, но еще никогда не получал от них такого удовольствия, как сейчас. Их было только двое – он и Роуз, и именно Роуз заявила о своем желании пойти на прогулку только с ним, без мисс Лили.

Не то чтобы она не любила свою гувернантку, пояснила тогда его дочь, ей просто не хотелось ни с кем его делить. Похоже, его дочь – первый встреченный им в жизни человек, которому он, Маркус, нужен сам по себе, а не вкупе с титулом, деньгами и прочим. Для него было внове ощущать себя нужным, и это ощущение ему нравилось. Оно было волнительным и радостным. Радостным и вдохновляющим. Роуз и Маркус гуляли в парке. Маркус держал Роуз за руку. Весна еще не до конца победила зиму, и их с Роуз пальто были застегнуты на все пуговицы. Хотя, кое-какие признаки приближения весны Маркус замечал. Значит, надежда есть. Надежда – какое волнующее и радостное чувство! А ведь он так долго жил без надежды обрести надежду.

– Красный, – сказала Роуз после долгого молчания. Достаточно долгого, чтобы почти поверить в то, что надежда не иллюзия. – А у вас какой цвет любимый?

Маркус подумал о глазах, что меняли цвет, о переливчатых глазах, что меняли оттенки от темно-изумрудного до золотисто-орехового.

– Зеленый, – ответил Маркус и крепче стиснул руку Роуз. Он совсем забыл, что обещал девочке прогулку, а потом, когда ему напомнили об обещании, расстроился из-за того, что гувернантка не будет их сопровождать. Но сейчас, когда они гуляли, по большей части молча, вдвоем по почти безлюдному парку в этот не вполне еще весенний день, Маркус был рад тому, что все сложилось именно так, а не иначе.

Роуз была молчаливой девочкой, но никак не мямлей. Она сообщила ему: что кошки ей нравятся больше, чем собаки (очевидно, из-за мягкой шерсти, но ясности в этом вопросе у него не было); что «Я» – самая лучшая буква в алфавите (потому что это любому ясно) и что глупо отправлять детей спать раньше, чем ложатся взрослые (в этом он не был с ней солидарен). Роуз могла бы поучить мисс Блейк тому, как следует относиться к выбору.

И от того ли, что он ее слушал, или просто от того, что он находился рядом с ней, надежда дала ростки в его сердце. Весна придет, и он будет изо всех сил стараться дать Роуз самое главное – благополучную и счастливую жизнь. И если (исключительно ради Роуз) ему придется регулярно общаться с ее местами колючей и всецело обворожительной гувернанткой, он будет только рад этому неожиданному и потому особенно приятному бонусу.

Маркус поймал себя на мысли, что с нетерпением ждет вечера, потому что этим вечером гувернантка его дочери, согласно их договоренности, должна явиться к нему с отчетом о проделанной работе. Честно говоря, он ждал вечера не столько ради отчета как такового, сколько ради возможности лишний раз ее увидеть. Маркус знал, что ему не следует даже помышлять о том, чтобы ее поцеловать, но ему все равно этого хотелось.

– И только один раз, когда я была маленькая, – сказала Роуз, очевидно, в продолжение разговора, нить которого он потерял.

– О каком разе идет речь? – осторожно спросил Маркус.

– О том разе, когда я ела мороженое. Вы когда-нибудь ели мороженое?

Не зря говорят, что у детей запас прочности больше, чем у взрослых. И намного меньше уныния. Роуз потеряла мать всего неделю назад, а уже как ни в чем не бывало щебетала о мороженом, цветах и животных. Маркус не был настолько наивен, чтобы не догадываться, что утрата еще даст о себе знать потом, когда Роуз повзрослеет, но до сих пор процесс привыкания к новым для нее людям и условиям протекал на удивление гладко.

И за это он должен благодарить свою гувернантку.

Ее работа не просто не вызывала нареканий, она была выше всяких похвал. Маркус мысленно поздравил себя с тем, что принял верное решение и нанял ее, хотя все, что он тогда сделал, – это просто сказал «да» первой же соискательнице на должность.

Хотел бы он, чтобы она, следуя его примеру, тоже сказала «да», ответив ему взаимностью, но разве он сам только что не отчитал себя за непотребные мысли?

Похоже, ему и впрямь требовался наставник на этом тернистом пути. И как славно, что этот наставник, вернее, наставница была красива – даже если она пыталась подальше спрятать свою красоту, – к тому же умна и остроумна. И чем больше времени Маркус проводил в ее обществе, тем сильнее его тянуло к ней, тем больше интереса она у него вызывала.

– Вот и вы. – Он не хотел демонстрировать свое раздражение, просто так вышло. Он битых два часа не выходил из-за стола, корпя над гроссбухами. Его бесили эти колонки с цифрами, выписанными так мелко, что без лупы не разглядишь. Список приобретаемого за его счет имущества вызывал у Маркуса недоумение. Он даже не догадывался, что нуждается в таком количестве всякого хлама.

Не зря он столько времени манкировал своими обязанностями. Проверка бухгалтерских документов – занятие крайне неприятное и утомительное. Пожалуй, своей самой сильной стороной он мог бы назвать умение мастерски избегать всего, что неприятно и утомительно.

Но к мысли о том, чтобы проживать жизнь с большей пользой, Маркус возвращался не раз с тех пор, как Лили подняла эту тему. «Почему бы нет, – подумал Маркус. – Ясность всегда лучше неопределенности. Или не лучше?»

– Присаживайтесь. – Маркус кивком указал на то же кресло, где она сидела в прошлый раз. В тот раз, когда он ее целовал.

Конечно же, эта мысль потянула за собой следующую: о том, чем еще он мог бы заняться с ней в этом кресле. Не стоя, наспех, а основательно, не жалея времени и сил. Не две минуты и даже не два часа, а дольше, гораздо дольше. Наблюдая, как она постепенно доходит до кондиции (чтобы не сказать до ручки). Маркус уже представлял, как водопадом струятся по ее обнаженной спине густые темно-каштановые пряди, как руки его скользят по ее телу, как она вздрагивает под чуткими прикосновениями его пальцев.