Виктория Холт - Королева Шотландии в плену

— Может быть, скоро они начнут преследовать и нас, как ты думаешь? — спросила Мария. — Может быть, они каждый день таскают его под моим окном, чтобы напоминать мне, что я исповедую иную веру, чем они?

— Как знать? — вздохнула Сетон.

— Ох, Сетон, я собираюсь написать моей тетушке Рене. Ты поедешь к ней. Ты должна.

Сетон упрямо покачала головой.

— Иногда меня охватывает отчаяние, что я никогда не выйду из моей тюрьмы, — сказала Мария. — Иногда я думаю, что из тюрьмы меня вынесут только в могилу.

— Это печальные мысли, ваше величество.

— Это печальные времена, Сетон.

Некоторое время они молчали, затем Мария сказала:

— Сейчас они тащат его обратно. Что это значит, Сетон? Что они теперь собираются делать?

Ральф Садлер посмотрел в лицо человеку, приведенному к нему на допрос.

— Я сказал вам все, что знаю, — произнес Роланд Китчин.

— А как мы можем быть уверенными в этом?

— Мне больше нечего сказать.

— У нас есть средства заставить говорить правду, — пригрозил сэр Ральф.

Он увидел, что мужчина побледнел, и понял, что это трусливый человек, привыкший общаться с пером, а не со шпагой.

— Вы хотите сказать, что станете пытать меня?

— Мы считаем, что средства не важны, если с их помощью мы можем добиться правды.

— И люди под пыткой говорят правду? Вы же знаете, что они не всегда это делают, милорд. Они выкрикивают то, что от них требуют… что угодно, только бы прекратили пытку.

Сэр Ральф посмотрел на это бледное лицо и заметил пот на висках и страх в глазах. Это был не страх боли, а скорее страх того, что он не сможет выдержать пытку. Сэр Ральф был достаточно умен, чтобы понять это. Он подумал, что, может быть, хватит одних разговоров о пытках. Он надеялся на это, поскольку не был жестоким человеком.

— Подумайте, — произнес он. — Завтра вас опять приведут ко мне. Мне очень хочется узнать правду.

Роланда Китчина отвели обратно в камеру; ему было плохо от страха. Он не знал, выдержит ли пытку. Его еще никогда не пытали. Он был человеком с большим воображением, и он боялся… ужасно боялся, что его плоть превозобладает над духом и заставит сказать правду.

Роланд Китчин проснулся среди ночи. Он чувствовал холод каменного пола через соломенный тюфяк, но был весь в поту. Ему приснилось, что его пытают в подземелье этого ужасного замка Татбери и что он, потеряв чувство собственного достоинства и думая только о том, как спасти плоть от боли, выкрикивает ложь в адрес своего господина.

— Я не должен, я не должен, — простонал он. — Я не буду.

Но как он мог быть уверен? Он прекрасно знал, что под пытками люди лишаются рассудка, чувства справедливости.

Тюремщики хотели, чтобы он оболгал своего хозяина.

— Я никогда не сделаю этого, никогда, — шептал он. Однако во сне он сделал это; так почему он думает, что наяву будет более храбрым?

Ему пришла ужасная мысль. Сон был предупреждением. Он предаст своего хозяина под пыткой.

— Я никогда не предам, никогда, — стонал он. Но разве он мог быть уверенным в этом?

Выход был. Единственный выход. Китчин лежал в темноте, думая об этом.

Сэр Ральф заявил Сомерсу:

— Я убежден, что тот парень Бриггс — мстительный негодяй и что ни Лангфорд, ни его секретарь Китчин невиновны в заговоре против королевы. Да, они — католики. Но в Англии много католиков.

— Ну и что вы предлагаете сделать? Отпустить Китчина?

Сэр Ральф кивнул.

— Идемте в его камеру. Скажем ему, что он свободен.

Они вместе отправились к узнику. Сэр Ральф открыл дверь

и, вглядевшись в полумрак, увидел Китчина, лежащего на тюфяке; он был совершенно неподвижным.

Оба приблизились, и Садлер произнес:

— Китчин, проснитесь. Мы пришли поговорить с вами.

Ответа не последовало. Наклонившись над фигурой мужчины на тюфяке, Садлер внезапно вскрикнул, и Сомерс подскочил к нему. Они стояли, уставившись на безжизненное тело заключенного, который покончил с собой.

Мария проснулась рано. Ее женщины еще не пришли к ней в спальню, чтобы помочь королеве встать. Какое-то ужасное предчувствие пробудило ее. Она испытывала беспокойство с тех пор, как увидела того беднягу, которого тащили через двор в церковь. Ее глубоко задевало, когда пытали других, возможно, потому, что она сама так много выстрадала.

Мгновение она лежала, думая, может быть, какой-то посторонний шум разбудил ее, но со двора не доносилось ни звука.

Не в силах больше заснуть, она накинула халат и выглянула в окно. На миг ей показалось, что она видит кошмарный сон.

— Нет… — прошептала она.

На башне напротив ее окна висел в петле мужчина — тот узник, которого держали в замке последние три недели.

Несколько секунд она не могла сдвинуться с места, скованная ужасом. Почему они повесили его напротив ее окна? На это мог быть только один ответ. Они как бы говорили ей: «Этот человек выступал против нас, потому что был католиком. Вы — тоже католичка».

По чьему приказу его повесили?

Мария подошла к постели и легла, дрожа всем телом. В таком состоянии ее нашла Сетон.

— Сетон! — воскликнула она. — Мы еще никогда не находились в такой опасности, как сейчас. Я была в этом совершенно уверена. И вот доказательство.

— Доказательство? — спросила Сетон.

— Подойди к окну и увидишь.

Сетон подошла, и Мария услышала вырвавшийся у нее возглас.

Не было такого католика в свите Марии, который бы не увидел в судьбе Роланда Китчина мрачное предупреждение ему самому.

Теперь в замке установилась атмосфера страха и подозрений. Мария с сожалением вспоминала о прежних временах, когда она находилась под охраной Шрусбери, пока Бесс не выдумала эти абсурдные сплетни.

Подступала беда. Каждый день Мария ожидала услышать, что ей уготована та же участь, что и Роланду Китчину. Юная Бесси сказала ей, что он покончил с собой, но она не поверила в это. Она была уверена, что его схватили, посадили в тюрьму Татбери и повесили, чтобы предупредить ее, чего ей следует ожидать.

Она пригласила к себе Жака Hay и попросила его повторить, что сказала Елизавета ему насчет свободы вероисповедания.

— Ее величество заверила меня, — ответил Жак, — что она никогда не желала, чтобы кто-либо из ее подданных страдал из-за свободы убеждений или вероисповедания.

— Но в этой стране есть фанатики, — заявила она, — и я боюсь их, Жак.

— По-моему, королева Елизавета не относится к ним.

— Вы утешаете меня, — поблагодарила она его; и он подумал, не наступил ли подходящий момент рассказать ей о своем желании жениться на Бесси. Нет, решил он. В настоящее время она слишком встревожена другими вещами. Они должны подождать, он и Бесси. Им не следует выдавать свою тайну, пока они не будут уверены. То, что лорд Перси был выбран в мужья для Бесс, создавало большие трудности.