Виктория Холт - Королева Шотландии в плену

Слишком много было поставлено на карту, чтобы рисковать.

Мария отпустила Жака и написала Елизавете.

«… Если когда-нибудь случится, что будет предпринята открытая атака на меня за мое вероисповедание, то я совершенно готова с благословения Господа Бога склонить голову под топор палача, чтобы моя кровь пролилась прежде, чем кровь всего христианского мира; и я сочту это за величайшую радость, если буду первой. Я говорю это не из тщеславия, пока опасность далека…»

Закончив это письмо, она вновь решительно взяла ручку и написала тетушке Рене в Реймс.

Она больше не собиралась умолять Сетон. Она решила приказать ей поехать во Францию. Сетон находилась в такой же опасности, как и она сама. Она не могла больше наблюдать, как ее ближайшая подруга с каждым днем становится все более изможденной, все более скрючившейся, жертвуя своей жизнью ради нее. Написав и отправив эти письма, она послала за Сетон.

— Моя милая подруга, — сказала она, — я написала в Реймс. Ты должна подготовиться к отъезду.

Сетон не могла вымолвить ни слова, но Мария приняла королевский вид.

— Это — приказ, Сетон, который мне давно следовало отдать.

— Вы приказываете мне покинуть вас?

Мария отвернулась, отчаянно боясь проявить слабость.

— Мы будем переписываться, Сетон. Ты должна регулярно писать мне. Я должна знать обо всем, что происходит с тобой.

Сетон смотрела в окно, за которым совсем недавно висело безжизненное тело человека.

Естественно, что расставание с Сетон было самой горькой трагедией с момента ее тюремного заключения. Сетон поняла, что умолять бесполезно; Мария оставалась непреклонной. В письме своей тете королева просила позаботиться о Сетон, выходить ее подругу, вернуть ей здоровье; и она знала, что Рене сделает это.

— По крайней мере, — прошептала она, в последний раз обнимая свою самую дорогую и верную подругу, — я буду знать, что ты наслаждаешься хоть какими-то удобствами, и это доставит мне удовольствие. Ох, дорогая Сетон, ты не догадываешься, как мне было больно видеть, что ты становишься все более и более немощной.

Лицо Сетон исказила душевная боль.

— Вы же знаете, что мое место рядом с вами.

— Нет, Сетон. Ты слишком долго жила моей жизнью. Ты хоть понимаешь, что делала это с того момента, когда тебя, самую дорогую из моих четырех Мэри, впервые привели в мою детскую. Если ты хочешь утешить меня, напиши мне, что ты спишь в теплой и удобной постели, что дышишь свежим воздухом, что твои боли становятся меньше. Теперь я прошу тебя только об этом; а ты никогда не отказывала мне в том, чего мне хотелось, за исключением того, что ты давным-давно отказалась покинуть меня, когда я сказала, что тебе следует это сделать.

Когда настал момент расставания, они припали друг к другу, и Сетон воскликнула, что никогда не покинет свою госпожу. Только сама Мария знала, как она была готова согласиться с этим, поскольку могла себе представить, какими ужасными будут дни без этой любящей компаньонки.

Но она не сказала об этом; она сдерживала слезы до тех пор, пока из окна своей башни не увидела, что Сетон и маленькая группа, сопровождавшая ее, отъехали достаточно далеко, чтобы не разглядеть, как она плачет, когда они в последний раз оглянутся, чтобы махнуть ей на прощание.

Теперь Джейн Кеннеди и Элизабет Керль стали ее постоянными компаньонками, но Мария понимала, что они никогда не смогут заменить ей Сетон. Они сидели за своим шитьем и разговаривали о том, что им может готовить будущее; это была безрадостная беседа, так как напряжение все еще висело над замком.

— И все же, — сказала Мария, — я не думаю, что нам следует отчаиваться. Я уверена, сэр Ральф не допустит, чтобы я стала жертвой какой-нибудь гнусной игры, пока я нахожусь под его опекой.

— Он повесил мертвое тело Роланда Китчина перед вашим окном, ваше величество, — напомнила ей Джейн.

— Потому что он надеется сделать из меня протестантку, — ответила Мария — Он и вправду фанатик в вопросах религии. Но я чувствую, что во всем остальном он справедливый человек. Поэтому я хочу спросить его, нельзя ли мне принять подругу на место моей дорогой Сетон. Графиня Афольская написала мне и попросила меня взять ее на службу. Я думаю, мне следует сейчас же поговорить с сэром Ральфом. Джейн, пойдите и попросите его зайти ко мне.

Джейн выполнила просьбу, и вскоре сэр Ральф вошел в ее комнату.

— Сэр Ральф, — обратилась Мария, — графиня Афольская спрашивает, нельзя ли ей приехать и остаться со мной. Как вы знаете, я лишилась близкой подруги. Могли бы вы использовать ваше влияние, чтобы исполнить эту просьбу?

Сэр Ральф немного помолчал, затем произнес:

— Я должен сказать вашему величеству, что уже недолго буду с вами. Я получил приказ от моей королевы об освобождении от этой должности. Она посылает кого-то другого из своих слуг занять мое место. Следовательно, с этой вашей просьбой вы должны будете обратиться к нему.

Мария была ошеломлена. Она не знала, что рассматривался вопрос о замене. Она встревожилась. Сэра Ральфа трудно было назвать великодушным тюремщиком, но другой мог оказаться намного хуже.

— Могу я узнать имя человека, который приедет на ваше место?

— Ваше величество, это сэр Эмиас Паулет.

Мария оцепенела. Она знала, что этот человек — ярый пуританин, который из-за того, что она католичка, будет считать ее самой безнравственной грешницей. Значит, к ней собирались применить еще более жесткие меры и ее тюрьма станет, как никогда, суровой.

Садлер, наблюдавший за ней, читал ее мысли. Охраняя королеву Скоттов, он из-за недостатка удобств подорвал собственное здоровье и стал чуть больше понимать ее. Оба они знали, что ее жизнь при нем была безрадостной, но при Пауле- те станет еще хуже.

Он мягко посоветовал:

— Ваше величество, если вы попросите, чтобы графине Афольской позволили приехать сюда, то вам явно откажут в этой просьбе, поскольку известно, что Афольские — ваши друзья и католики. Если бы вы попросили вам для компании даму-протестантку, то не сомневаюсь, что ваша просьба была бы удовлетворена; а я слышал, что у вас в Шотландии есть друзья- протестанты.

Мария не ответила; она упала в кресло; пожалуй, редко ее охватывало подобное отчаяние.

С приходом весеннего тепла жизнь в Татбери стала более сносной, хотя в замок прибыл сэр Эмиас, который действительно оказался таким суровым, каким и представляла его себе Мария. Он ввел новые правила; охрана получила строжайшие инструкции, что ни под каким предлогом Мария не должна покидать замок; если будет предпринята попытка к бегству, то королева Скоттов скорее должна быть убита, чем выпущена на свободу. Сэр Эмиас был поражен тем, что она пыталась немного украсить свои ужасные апартаменты с помощью ярких гобеленов, которые она сделала со своими женщинами и повесила на стены. Он посоветовал ей лучше проводить время в молитвах, чем вышивать яркими шелками и играть на лютне. На предложение Эмиаса просветить ее насчет протестантской веры Мария ответила отказом, и он проворчал, что ее ждет вечное проклятие.