Филиппа Грегори - Еще одна из рода Болейн

Мы возвращались в спальню вместе. Она споткнулась на ступеньке, мне пришлось ее поддержать, и я почувствовала, что ее кожа мокрая от холодного пота.

– Анна, ты заболела?

– Просто устала, – еле слышно пробормотала она.

В комнате она смыла пудру с лица, показалась побледневшая, словно пергаментная, кожа. Сестра дрожала, не хотела умываться, расчесывать волосы. Свалилась на постель, зубы выбивают дробь. Я открыла дверь, послала служанку за Джорджем. Он прибежал, накинув плащ поверх ночной сорочки.

– Иди за доктором, – скомандовала я. – Тут не просто усталость.

Он взглянул в комнату, где скрючилась на кровати Анна: сверху навалены одеяла, кожа желтая, как у высохшей старушки, зубы стучат от озноба.

– Господи, горячка [24] Горячка (английский пот, английская потливая горячка) – в Англии было зафиксировано пять эпидемий этой странной болезни, после чего она нигде не возникала, и до сих пор неизвестно, что это за болезнь. , – пробормотал он в ужасе: страшнее горячки только чума.

– Похоже на то, – мрачно кивнула я.

– А что с нами будет, если она умрет? – Глаза брата полны тревоги.

На королевский двор напала ужасная болезнь – горячка. Два десятка былых танцоров теперь не покидали спален. Одна девушка уже умерла, служанка Анны еле дышала в комнате, полной других слуг. Я дожидалась прихода врача, который должен был принести Анне лекарства. Мне доставили записку от Уильяма, он просил к нему не приходить, а принять ванну, добавив туда сок алоэ, потому что он уже заразился горячкой и только молит Бога, чтобы болезнь не перекинулась на меня.

Я подошла к его спальне, поговорила с ним через приоткрытую дверь. Пергаментно-желтое лицо – точь-в-точь как у Анны, куча одеял навалена, а все равно трясет от озноба.

– Не входи, – приказал он. – Не подходи ко мне.

– За тобой кто-нибудь ухаживает?

– Да, я приказал заложить повозку, поеду в Норфолк, хочу быть дома.

– Подожди пару дней, пока тебе не полегчает.

Он взглянул на меня, лицо искажено болью.

– Моя маленькая женушка-глупышка, чего уж тут ждать. Не забудь про детей в Хевере.

– Конечно не забуду. – Я все не понимала, о чем это он.

– Думаешь, мы с тобой уже сделали еще одного?

– Пока не знаю.

Уильям закрыл на мгновение глаза, как если бы собирался загадать желание:

– Все, что ни случится, – в руках Божьих. Но мне бы ужасно хотелось заделать тебе одного настоящего Кэри.

– У нас для этого еще будет куча времени. Когда ты поправишься.

Он слегка улыбнулся:

– Я об этом подумаю, моя маленькая женушка. – В голосе нежность, а зубы выбивают дробь. – Если меня долго не будет при дворе, ты уж позаботься о себе и о наших детях.

– Конечно, но ты возвращайся поскорее, сразу же как полегчает.

– Как почувствую получше, тут же назад, – пообещал он. – А ты поезжай в Хевер к детям.

– Не знаю, отпустят ли они меня отсюда.

– Отправляйся сегодня же, – посоветовал он. – Будет много шуму, как только узнают про эпидемию горячки. Здесь ни к чему оставаться, любовь моя. Город – нехорошее место. Генрих умчится, словно заяц, помяни мои слова. Тебя никто еще неделю не хватится, а с детьми в деревне ты окажешься в безопасности. Отыщи Джорджа, пусть он тебя отвезет. Иди, иди прямо сейчас.

Я колебалась, похоже, надо делать, что он велит.

– Мария, если бы это оказались мои последние слова, я бы и то не был серьезнее. Поезжай в Хевер, занимайся детьми, покуда тут, при дворе, все больны. Нехорошо, если такие малютки потеряют одновременно и отца и мать.

– О чем ты говоришь? Ты же не умрешь?

Он выдавил из себя улыбку:

– Конечно нет. Но мне будет спокойнее ехать домой, если я буду знать, что ты в безопасности. Найди Джорджа, скажи – я приказал тебе отправляться в Хевер и велел ему тебя сопровождать.

Я сделала полшага в комнату.

– Не подходи! – закричал он. – И уезжай немедленно.

Какой грубый тон! Я повернулась и раздраженно вышла из комнаты. С легким стуком закрыла за собой дверь, чтобы показать ему, что я обиделась.

Больше я в живых его не видела.

Джордж и я пробыли в Хевере уже неделю, когда появилась Анна, почти без эскорта, в открытой повозке. Она еле дышала от изнеможения, и ни у меня, ни у брата не хватало храбрости нянчиться с ней. Одна старушка, сиделка из Эденбриджа, занялась ею, поместила в комнате в башне, требовала огромные порции еды и вина – поддержать больную. Мы только надеялись, что из этого количества хоть что-то перепадет и Анне. Вся страна либо лежала в лихорадке, либо тряслась от страха перед болезнью. Две служанки покинули замок, чтобы ухаживать за заболевшими родителями в деревне поблизости, и обе умерли. Болезнь пугала всех, мы с Джорджем каждое утро просыпались в холодном поту и проводили дни в страхе – неужели и нам предначертано судьбой умереть.

При первых же знаках беды король немедленно снялся с места и уехал в Хансдон. Уже это не сулило Болейнам ничего хорошего. Королевский двор охвачен хаосом, страна в тисках страшной болезни. Хуже всего для нас – королева Екатерина жива-здоровехонька, принцесса Мария даже не заболела, и обе путешествуют с королем все лето напролет, как будто только эти трое благословлены небесами и не доступны никаким эпидемиям.

Анна отчаянно боролась за жизнь и не менее отчаянно боролась за короля – нескончаемая битва, в которую сестра вложила бесконечное упорство, сражаясь до последнего, как ни малы были шансы на победу. От короля приходили любовные послания, из Хансдона, Титенхенджера, Эмптхилла. Он рекомендовал то одно, то другое лекарство, обещал, что не забудет ее, клялся, что по-прежнему любит. Одно было ясно: на развод прямо сейчас рассчитывать нечего, все дела замерли, даже сам кардинал болен. Похоже, про развод почти позабыли, королева все время рядом с королем, а малышка-принцесса с ними – веселое существо, никогда не дающее скучать. Как будто все замерло, лето проходило, а вместе с ним утекало время, и отчаявшейся Анне казалось, что королю до нее нет никакого дела – ему, кто так панически боится всяческих болезней и каким-то чудом один пребывает в добром здравии в бушующем море человеческих невзгод.

Но семейная удача, болейновское везение помогло – горячка не пришла в Хевер, и я, и дети оставались здоровы среди таких знакомых зеленых полей и лугов. Я получила письмо от матери Уильяма – он все-таки, как и мечтал, успел добраться перед смертью до дому. Сухим, холодным тоном поздравляла она меня с тем, что я теперь снова свободная женщина. Похоже, она считала, что супружеские клятвы и в прошлом не слишком меня стесняли.

Я прочла письмо в саду, сидя на любимой скамейке, глядя на замковый ров и высокие стены. Я думала о нем – человеке, которого я превратила в рогоносца, а в последние несколько месяцев обнаружила, что он самый лучший в мире муж и любовник. Нет, он так и не получил от меня того, что заслуживал. Женился он на сущем ребенке, юная девушка его оставила, а когда я наконец вернулась к нему уже зрелой женщиной, все равно в моих поцелуях всегда оставался привкус расчетливости.