Филиппа Грегори - Еще одна из рода Болейн

Он улыбается. Анна может делать что угодно. Двое молодых людей выскакивают вперед, помогают ей сесть в седло. Одно мгновение она кокетничает, выбирает, кто из них получит право подставить сложенные руки под ее башмачок.

Король дает сигнал, они выступают. Анна оглядывается, машет мне:

– Скажи королеве, мы уехали.

– Передаешь ей прощальный поклон? – удивляюсь я.

– Ничего подобного, – смеется Анна. – Просто мы уезжаем. Скажи, мы уехали, а она остается в полном одиночестве.

Так бы и бросилась за ней, стащила с лошади, надавала бы оплеух за этот злобный выпад. Но конечно, стою, где стояла, улыбаюсь королю, машу сестре, а когда всадники, повозки, солдаты и все остальные с грохотом уезжают, медленно возвращаюсь в замок.

Дверь за мной со стуком захлопывается. Вокруг очень тихо. В главном зале сняты драпировки, убрана часть столов, от стен отражается эхо. Огонь в камине почти потух, некому подбросить дров, кричи – не докричишься, чтоб принесли еще эля. Свет проникает через окна, ложится желтыми полосами на пол, в солнечном луче пляшут пылинки. Раньше я никогда не слышала в королевском дворце такой тишины. Любое место оживает от шума, работают там или развлекаются. Здесь всегда перебранивались слуги, кто-нибудь громко отдавал приказание, просил разрешения войти или молил о милости, играла музыка, лаяли собаки, болтали придворные.

Поднялась по лестнице к покоям королевы, каблуки стучат по каменным плитам. Даже легкий стук в дверь кажется громким. Дверь не заперта, может быть, никого нет? Но тут я увидела ее. Смотрит из окна на извилистую дорогу, ведущую прочь от дворца. Видит, как двор, ее двор, – ее собственный муж, друзья и слуги, мебель, остальное добро, даже постельное белье, – уезжает прочь вслед за Анной, оставляя королеву одну.

– Уехал, – недоуменно произносит она. – Даже не попрощался.

Я киваю.

– Раньше такого не случалось. Как бы ни было плохо, он всегда заходил перед отъездом, и я благословляла его. Иногда я думала – он просто маленький мальчик, мой мальчик, куда бы ни уходил, всегда знает, что сможет вернуться ко мне. Он всегда ждал благословения, перед любым путешествием.

Группа всадников гарцует подле обоза, выравнивая строй; слышен шум колес. И тут ее не пощадили.

Грохот башмаков на лестнице, громкий стук в полуоткрытую дверь.

Я иду посмотреть. Один из людей короля с письмом, на нем – королевская печать. Она оборачивается, лицо озаряется радостью. Она бежит через всю комнату, чтобы забрать письмо.

– Вот оно! Он не мог уехать без единого слова, он написал.

Она подносит письмо к свету, ломает печать, читает.

И стареет прямо на глазах. Краски ушли с лица, глаза погасли, улыбка исчезла. Рухнула на скамью под окном, а я вытолкала гонца из комнаты и захлопнула дверь прямо у него перед носом. Подбежала к королеве, опустилась на колени.

Она смотрит мимо меня, глаза полны слез.

– Я должна покинуть замок. Он отсылает меня. Кардинал и папа ему не указ, я отправляюсь в изгнание, и его собственная дочь тоже.

Гонец стучится опять и осторожно просовывает голову внутрь. Я вскакиваю на ноги, чтобы стукнуть дверью прямо по наглой роже, но королева удерживает меня за рукав.

– Ответ будет? – Он даже забывает добавить «ваше величество».

– Где бы я ни была, я остаюсь его женой и буду молиться за него, – произносит она твердо и поднимается на ноги. – Передай королю, я желаю ему приятного путешествия, сожалею, что не смогла попрощаться; если бы он предупредил, что выезжает так скоро, ему не пришлось бы пускаться в дорогу без благословения своей жены. Попроси его прислать весточку, здоров ли.

Гонец кивает, взглядом просит у меня прощения и исчезает. Мы молчим.

Идем к окну, смотрим на всадника, догоняющего обоз, который все еще тащится по дороге вдоль реки, потом всадник исчезает из виду. А король и Анна, верно, рука в руке распевают песни, уже далеко впереди на дороге к Вудстоку.

– Никогда не думала, что все так закончится, – говорит Екатерина слабым голосом. – Представить себе не могла, что он меня бросит, даже не попрощавшись.

Это было славное лето и для меня, и для детей. Генриху исполнилось пять, его сестре – семь, я решила – пора им купить пони, каждому своего собственного. Но в деревне не найти пару хороших пони, маленьких и послушных. Я пожаловалась во время нашего путешествия в Хевер Уильяму Стаффорду и поэтому не слишком удивилась, когда через неделю он вернулся без приглашения, прискакал на стройном охотничьем коне, ведя в поводу двух маленьких толстеньких пони – по одному с каждой стороны.

Мы с детьми гуляли в лугах около рва. Я помахала Уильяму, он свернул с дороги и вдоль рва подъехал к нам. Увидев пони, Генрих и Екатерина запрыгали от восторга.

– Не торопитесь, – предупредила я. – Подождем и посмотрим. Так ли они хороши, захотим ли мы их купить?

– Похвальная осторожность! Я ведь известный барышник.

Уильям Стаффорд слез с седла, поднес мою руку к губам.

– Где вы их отыскали?

Екатерина уже взяла за повод маленького серого пони, гладит ему нос. Генрих прятался за моей юбкой, только глазенки блестят – смесь восторга и страха.

– Представьте себе, нашел на дороге, – протянул Уильям Стаффорд лениво. – Могу отправить обратно, если не подходят.

У меня за спиной раздался протестующий вопль:

– Не надо!

Уильям Стаффорд опустился на одно колено, чтобы оказаться на одном уровне с сияющей мордашкой моего сына.

– Выходи, мальчик! – сказал добродушно. – У матери за спиной наездником не станешь.

– А он не кусается?

– Будешь кормить с ладони, – объяснил Уильям, – тогда не укусит.

Раскрыл мальчику ладошку, показал, как лошадь щиплет траву.

– А он может скакать галопом? – спросила Екатерина. – Как мамина лошадка?

– Ну, не так быстро, но может. А еще он умеет прыгать.

– Я смогу с ним прыгать? – У Генриха глаза как блюдца.

Уильям выпрямился, улыбнулся мне:

– Сначала научитесь просто сидеть на пони, ездить шагом, рысью и легким галопом. А уж потом – состязания и прыжки.

– Вы меня научите? – спросила Екатерина. – Пожалуйста! Оставайтесь на все лето и поучите нас ездить верхом.

Его улыбка стала откровенно победной.

– Мне бы и самому хотелось. Если ваша мама позволит…

Дети тут же повернулись ко мне.

– Скажи «да», – умоляла Екатерина.

– Пожалуйста! – ныл Генрих.

– Я и сама смогу научить вас ездить верхом, – запротестовала я.

– Но не для состязаний же! – воскликнул мой сын. – Ты ездишь в дамском седле, а мне нужно мужское. Я же мальчик, а когда вырасту, стану мужчиной!

Генрих приплясывает на одном месте, а Уильям смотрит на меня поверх его головенки:

– Что скажете, леди Кэри? Можно мне остаться на лето и поучить вашего сына ездить в мужском седле?