Эмма Романова - Ты сеешь ветер [СИ]

Я видела, как тяжело поднималась грудь Артура, как душила его какая-то сила, стремившаяся вырваться наружу, как пробежал трепет по сильной, открытой шее, как задрожали, наконец, и раскрылись жаждущие губы и снова произнесли моё человеческое имя. Он звал меня, но я, словно под гипнозом, оставалась недвижимой, как камень, к которому прислонялась, и в каком-то сладостном полузабытьи чувствовала только, как тепла и ласкова была озёрная вода - как подогретое молоко. И тогда мне захотелось молока. И хлеба, любого, да хоть бы чёрствую краюшку! Захотелось оказаться в тёплой и мягкой постели, но не из водорослей и песка - а в обычной, человеческой.

И опять прозвучало это слово - моё имя - вздохом истомлённого ожиданием мужчины. Высокий, могучий, светлый на фоне свинцового неба, Артур казался воплощением нетерпения и изнеможения.

Я хотела сказать ему, что не могу выйти на сушу, не могу покинуть озеро, я хотела утешить его или, наоборот, отчитать, но ни один звук, ни одно слово не сорвалось с моих губ. Я молчала так долго, что вестимо уже успела разучиться говорить.

Тогда он сам пошёл ко мне, не встречая сопротивления волн. Он шёл быстро, рассекая воду, словно воздух, и не спуская с меня горящего взгляда. И я не отступила и не спряталась, я покорно ожидала его приближения, как чего-то неминуемого. Оказавшись рядом, первым делом от стиснул мою руку, и пожатие это стало в одночасье укромным и бесстыдным. Пальцы его погладили мои слабые, хрупкие косточки так целомудренно, так почтительно, словно он ещё никогда не прикасался к женщине. Затем Артур заговорил со мной, его голос звучал совсем близко, но слова долетали до меня откуда-то издалека, и я не понимала их. Все заглушал шум волн, набегавших изнутри, сознание было помрачено полным смятением чувств. И тогда он умолкнул. Всё же этот мужчина был прежде всего действием, а не словом.

Он отвёл руку с мечом в сторону, а другой подхватил меня под колени и каким-то знакомым и привычным движением, взвалил себе на плечо. Я ахнула, и этот звук огнём резанул моё горло изнутри.

«Я женщина! - вспыхнула счастливая мысль. - Я не бесплотное создание стихии, я женщина, как и она, как сама Природа!».

Я задрожала, пораженная демонической силой этой мысли.

Артур отнёс меня на берег и не слишком осторожно опустил на ноги. Я покачнулась, вздох вырвался из моей измученной груди. Он схватил меня за плечо, дабы удержать на месте, а затем вдруг отступил и пошёл обратно к воде. Я болезненно ощущала его отлучку, беспокойный огонь пробегал по моим напряженным мышцам, и мне вновь хотелось броситься в круговорот чувств.

Казалось, что и Артур не вполне владел собой. Он опустил меч и его остриём провел вдоль берега длинную линию от зарослей травы до деревянной пристани. Озёрная вода тотчас же с любопытством подобралась к этой линии, попыталась зайти за неё, но натолкнувшись на невидимую преграду, так же, как и при соприкосновении с клинком Экскалибура, зашипела, вспенилась и отступила.

И тогда я поняла: король обозначил свои границы.

Затем он вернулся ко мне, крепко сжимая рукоять меча. Я невольно отшатнулась. Кто знает, что было у него на уме, у него, полного какого-то тёмного желания, отравленного мыслью обо мне? Я внутренне вся подобралась и разыграла равнодушие в то время, как мой оживший ум начал лихорадочно оценивать сложившуюся обстановку.

Я была насильно отрезана от своей стихии и выброшена на берег, как рыба. Застигнутая в момент своей уязвимости, я оказалась один на один с мужчиной, которого почти не знала и не хотела знать. Взглянув на него, я увидела вблизи его лицо - такое, какое и боялась увидеть: живое, открытое, свидетельствующее о страстной и решительной натуре. Он смотрел на меня с жадностью и нетерпением. Я была едва ли не обнажена перед ним: мокрая ночная рубашка липла к телу, разорванный ворот оголил плечи.

Его же тело казалось каменной крепостью. Крепкие кости, развитые мускулы, настоящая медвежья сила. Каждый нерв был натянут: гибкий и твердый, как восточный клинок, он вместе с тем обладал максимальной способностью вибрации; все органы чувств были полнозвучными и проворными. Нигде не было пробела, недостатка, трещины, недочета в его жизненной силе, в его здоровье. Он - сама Жизнь, и я ощутила это с такой потрясающей силой, что на глаза вдруг навернулись счастливые слёзы.

Затем он решительно приблизился ко мне, вонзил остриё меча в землю, и, опершись на него, как на посох, вдруг опустился передо мной на колени. Не под тяжестью неподъемного бремени он сделал это и не от усталости, а по своей воле, признавая тем самым меня и мою природу, поклоняясь ей и воспевая её.

- До каких пор ты будешь испытывать меня, Вивиан? - спросил он, взглянув на меня из-под густых ресниц, слипшихся от воды.

Так дико, так стихийно прозвучал этот вопрос, этот взрыв подавленного чувства, будто из надтреснутых губ жаждущей земли раздался этот возглас. Горькая нежность поднялась к моему сердцу.

- Я взываю к твоему милосердию, к твоей чуткости, - хрипло продолжал Артур. - Прекрати мою агонию.

Он мучился, ему казалось, что со мной необходимо было говорить, и тревожился, что не сумеет вымолвить ни одного нужного слова, и я исчезну, и он никогда меня более не увидит.

Мне было трудно держаться на ногах, отвыкших от земли, без поддержки упругой и ласковой воды, а потому я наклонилась и оперлась на крепкие, массивные плечи мужчины. Артур во встречном порыве обнял меня за бёдра.

- Я, повергнутый, склонил свои колени пред тобой, - выдохнул он и опустил голову.

Откуда взялись эти слова, показавшиеся мне знакомыми? Мерлин ли вложил их в его уста как последнее строгое требование опомниться, или же старый мудрец предвидел эту встречу, зная, что извечно грешная плоть вновь превознесётся над зыбким и кичливым духом и ничто на свете не сможет помешать этому?

Не помня себя от волнения и стараясь унять дрожь, я наконец почувствовала возможность заговорить. Голос мой зазвучал не громче шёпота:

- Возьми меня на руки и отнеси обратно в озеро.

Слёзы вдруг потекли из моих глаз, оставаясь незаметными на мокром лице. Мне вспомнилось, что прежде я стремилась жить среди людей, однажды даже родилась человеком и тогда-то ясно осознала: люди нуждаются друг в друге - даже когда мнят себя врагами, - и что сладостно быть любимой ими.

Как жаль, что я пожертвовала своей человеческой жизнью ради сонной вечности, мрака и воды, пускай это и было моим предназначением.

- Нет, - спокойно, но твёрдо ответил Артур. - Я не отдам тебя ему.

Тогда во мне взвилось какое-то глупое упрямство, отголосок прежнего сопротивления. Я принялась выворачиваться из объятий Артура, а он как будто только этого и ждал. Он нуждался в последнем витке борьбы, в этом слабом отпоре, в вялом противодействии, которое я ему оказала и в котором уже отчётливо ощущалось признание его победы.