Елена Барлоу - Добровольная зависимость

Я чувствовала себя весьма неплохо, хоть и была утомлена, несмотря на то, что ничем практически не занималась. Я находилась одна в просторной спальне, где преобладали белый и кремовые цвета; сидя за невысоким столиком перед овальным зеркалом, я наскоро заплела расчёсанные волосы в косу и принялась за незаконченный подарок мужу, который вошёл в спальню ближе к полуночи.

Я была сосредоточена на своём занятии и не заметила, как Джейсон подошёл сзади, так что до того, как он заговорил, в комнате раздавался лишь шорох бумаг.

— И чем же ты занята в такой поздний час?

Подскочив и заслонив собой драгоценное творение, я улыбнулась и ответила:

— Это ещё незакончено! Смотреть нельзя!

— А мне хочется, покажи. — Он протянул руку, но я его оттолкнула.

— Сказано же, позже! Ну не будьте таким непослушным ребёнком, сэр, — мой голос дрожал от волнения и предвкушения.

Но Джейсон и слушать меня не хотел, к тому же, на него наверняка подействовала та пара бокалов хереса после ужина. Он принялся тискать и щекотать меня, и мои мольбы сквозь смех никак не могли на него подействовать. В конце концов, он увёл меня от стола и повалил на постель, где продолжил истязать меня, пока я не сдалась. Лёжа рядом со мной и глядя мне в глаза, он улыбался самой порочной улыбкой, на какую только был способен.

— Мне помнится, ты говорил, что ты — мой раб, а не наоборот, — произнесла я с трудом, когда наши губы разделяли всего пара дюймов.

Он ничего не ответил. Я ждала, что муж поцелует меня в награду за мою капитуляцию, но он этого не сделал. Поднялся и, подойдя к столу, взял исписанный лист бумаги, который я всё время прятала в небольшой папке. Пока он вчитывался, я села прямо и принялась рассматривать его. Сколько раз я смотрела на него в полном восхищении тем, как прямо он держался, какими чувственными казались его губы, когда он говорил что-то, каким привлекательным казался он в своей строгости и сосредоточенности.

Джейсон был одет в простые пижамные брюки и халат, который даже не потрудился запахнуть, как следует. Полёт моей фантазии продолжался бы и дальше, гораздо дальше созерцания его плоского торса, если бы Джейсон не заговорил первым:

— И что это? — спросил он, глядя на меня.

— Всего лишь поэтическое послание. Тебе. Я пыталась додумать его по дороге сюда, но всё время на что-то отвлекалась. Оно незакончено.

И всё же, когда он принялся читать, я закрыла глаза. Сама не понимаю, почему.

— «… я не хочу, чтобы ты любил меня, потому что я подхожу тебе. Из-за того, что я говорю или делаю правильно. Или потому что я — это всё, что ты искал.

Я хочу быть единственной, о которой ты не знал ничего, пока не повстречал. Быть единственной, кто, как кровь, будет протекать под твоей кожей. Единственной, кто сводит тебя с ума и делает таким непостоянным. Единственной, кто заставит тебя усомниться во всём, что ты раньше знал о любви. Хочу быть той, кто сделает тебя безрассудным и заставит потерять контроль; быть единственной, в кого ты так необъяснимо и навеки влюблён.

Я не хочу быть той, кто будет засыпать рядом с тобой в постели; хочу быть единственной причиной, по которой ты не смог бы ночью заснуть…»

Открыв глаза, я увидела, как Джейсон аккуратно сложил листок пополам, вернул на стол, а затем медленно подошёл и встал прямо передо мной. Я смотрела на него снизу вверх, в его потемневшие глаза, и я ахнула, когда он скинул халат, стянул брюки и без всякого стеснения приблизился и лёг на меня, опираясь на руки. Его кожа была мягкой и горячей, я обняла его, положив руки на его широкие плечи и целовала, целовала, пока хватало дыхания, а отстранялась с огромной неохотой. Я не могу вспомнить ничего нежнее этих поцелуев.

Когда он коснулся губами моей шеи и вдруг посмотрел мне в глаза, я увидела в них такую любовь, что ни одно моё письмо не сумело бы выразить этого.

— Теперь я понимаю, чего лишил тебя. В Кардиффе тебя оценили бы по достоинству. Все твои таланты были бы раскрыты в полной мере, так, как ты того заслуживаешь…

— Я не хочу, чтобы ты вспоминал об этом, — сказала я, посерьёзнев. — К тому же, им и так не понравилось моё сочинение… Нет, неважно, чего я лишилась. Мне важно, что я имею сейчас.

Я коснулась пальцами его приоткрытых губ и кожей ощутила горячее дыхание. Смахнув упавшую ему на лоб прядь, я решилась, наконец, сказать то, что следовало бы сказать уже давно:

— Спасибо, за то, что ты так изменил меня. Такой я нравлюсь себе больше. Спасибо, что позволил мне тебя полюбить.

И я будто почувствовала себя легче. Я тонула в его серых глазах, в его голосе и той нежности, с которой он любил меня. Я поняла, что до того, как я полюбила этого мужчину, моё сердце было сделано из камня. И впервые за столь долгое время я ясно поняла, что долги отчима были для меня лучшим подарком судьбы. Я бы ничего не хотела менять.

Джейсон заставил меня забраться под одеяло после того, как сам раздел меня, и не выпускал из своих объятий, пока громкие часы с первого этажа дома не пробили час ночи. Я лежала, прижавшись к его голой груди, слушала биение его сердца и представляла, как через пару десятилетий буду так же обнимать своего мужа ночью.

Ты совсем разнежилась, Кейт, — мелькнула в моей голове наивная мысль перед тем, как я заснула.

***

За время нашего отсутствия в Лейстон-Холл не изменилось ничего. Покидая столицу, я лишь мельком поймала слухи о том, что Роберт Уолш уехал куда-то на север. Возможно, он отправился за своей сестрой, предполагала я. Её же судьбу я вверяла в руки Господа и считала, что Он единственный, кто будет к ней справедлив.

Мне не терпелось попасть домой, Джейсон видел моё нетерпение и смеялся, радуясь, что Бантингфорд так приглянулся мне. Это было правдой, я любила наш небольшой город и дом, в котором познала столько счастья.

Однако, по прибытии в Лейстон-Холл нас ждали неожиданные новости.

Только миссис Фрай успела нас поприветствовать, как вдруг я заметила чужие вещи у главной лестницы — два чемодана и один кожаный саквояж. Едва я взглянула на дорожную сумку и сразу же поняла, кому та принадлежала. Отдав лакею пальто, я позвала мать, но случилось так, что мой оклик смешался с чужим; я посмотрела за спину мужа и увидела свою сестру. Она вышла к нам, и я заметила, что она была хорошо одета, ухожена и… совершенно не беременная.

— Коллет? Когда ты приехала?

Она не ответила на мой вопрос, а продолжала смотреть на меня широко раскрытыми голубыми глазами, и казалась удивлённой, даже скорее ошеломлённой. Матушка бросилась к ней и принялась горячо целовать, обнимая её.

С горьким чувством досады я обнаружила, что совершенно не разделяла её радости от этого визита. Наоборот, меня охватила дурнота и предчувствие чего-то неприятного.