Сантьяго Мората - Тень фараона

Я успокоился.

– Открою вам, что я знал его так же близко, как и его собственные дети. Он любил меня как родного сына, и я вырос и жил рядом с ним до самой его смерти, хотя я всего лишь простой слуга.

– А почему ты бежал?

– Потому что недостойный сын фараона узурпировал власть и стал преследовать тех, кто остался верен памяти его отца. Вот почему мы бежали.

– Тогда мы в большой опасности!

Я покачал головой.

– Не в большей, чем до нашего появления. Они не знают, где мы. За нами была погоня, но мне удалось уничтожить преследователей. Я могу вам помочь. Я воин, командир египетской армии. Один из лучших воинов нашей страны. Вам угрожает другая опасность. Хетты хотят поработить Египет, и скоро начнется война. Большая война.

Старик присел рядом со мной. Новость потрясла его.

– Этого я не предвидел. Сюда не доходят вести извне, мы живем совершенно обособленно, в этом наше спасение. Я должен поговорить с членами Совета. Ввести их в курс дела, чтобы мы могли сообща принять решение.

– Повторяю, я могу вам пригодиться. Исход войны меня больше не волнует, но в случае приближения войск я могу помочь вам отвлечь их и увести отсюда. Залогом искренности моих слов буду я сам и женщина, поскольку я не знаю лучшего места, где она могла бы обрести мир, в котором нуждается. – Я вздохнул. – На самом деле я не знаю, где нам искать пристанище, но мое предложение остается в силе. Я в вашей власти.

Не знаю, почему я так разоткровенничался с этим стариком, почему доверился ему, но теперь я полностью зависел от них. Я ничего не знал ни об их намерениях, ни о том, кто они такие и почему скрываются, но мне нечего было терять. К тому же, независимо от всех этих рассуждений, старик, непонятно почему, мне нравился, хотя я переживал из‑за того, что открылся ему.

– Я могу вас спросить, во что вы верите?

Старик задумчиво посмотрел на меня. Похоже, боль замедлила не только мою речь, но и мысли, которые можно было читать на моем лице, как рисунки на стенах дворца.

– В свое время я расскажу историю нашей веры, но пока тебе довольно будет знать, что мы евреи, потомки пророка Авраама, и что мы честные люди. Но ты принес плохие вести. Очень плохие. Я должен встретиться с мудрецами. Я сообщу тебе о нашем решении. А пока поправляйся. Ты еще очень слаб, и твою ногу придется долго лечить, прежде чем можно будет с уверенностью сказать, что она спасена. – Он улыбнулся. – И не смотри так на свод. Могу тебя заверить, он на тебя не упадет.

И он вышел.

Я и в самом деле испытывал страх. Меня учили, что плоский каменный потолок обещает вечность и надежность, а кирпичный свод конечен и сомнителен.

Я растянулся на удобной циновке. Беседа, потребовавшая умственного напряжения, отняла у меня все силы. Я не знал, что будет, если они не захотят нас принять. Может быть, нас убьют или заключат в темницу. Но если бы они хотели нас убить, достаточно было бы просто оставить нас в пустыне.

Мне пришлось призвать на помощь выдержку солдата, чтобы прекратить строить предположения. Оставалось лишь благодарить кого-то из богов, не важно кого, так как только божественное вмешательство спасло нас от смерти и, более того, спасло наши души от погибели.

Неожиданно жизнь показалась мне лучшим подарком, какой я только мог получить, и я широко улыбнулся, наслаждаясь этим ощущением. Пока жизнь решила не покидать мое возлюбленное тело, терзаемое болью. Я уснул, улыбаясь, как ребенок.

Шли дни, я медленно выздоравливал. Время от времени заходил старик и прикладывал к ранам травы и компрессы. Воспаление уменьшалось с каждым днем, фиолетовый цвет раны на ноге сменился желтовато-розовым. Как говорил старик, снадобья и молитвы очищали мою кровь, хотя боль по-прежнему меня терзала.

– Отсутствие боли было бы дурным знаком, – объяснял довольный старик, и мне оставалось только стискивать зубы.

На третий день старик вошел улыбаясь. Поинтересовавшись моим самочувствием, о котором он и сам все прекрасно знал, и успокоив меня относительно Нефертити, он сделался серьезным.

– Наша община приняла решение. Мы оставим вас у себя, но что касается войны, мы запрещаем тебе вмешиваться в ход событий. Действуя из лучших побуждений, ты можешь привлечь к нам внимание одной из сторон. Бог хранил нас до сегодняшнего дня. Положимся на его волю и в будущем.

Я с облегчением кивнул, хотя придерживался совершенно противоположного мнения. Похоже, старик это заметил.

– Я знаю, о чем ты думаешь. Не все мы беспомощные старцы. Здесь есть юноши с горячей кровью, и, если понадобится, они будут сражаться.

– Тогда и я вместе с ними.

– Возможно, до этого не дойдет. Пока мы ограничимся тем, что будем возносить молитвы, чтобы битва произошла как можно дальше от нас.

Я снова кивнул. Возможно, я вел себя как себялюбец, но в данный момент такое положение дел вполне устраивало меня.

– Будьте спокойны, я не сделаю ничего, не получив вашего согласия. Я ваш гость, и вам принимать решение относительно нашей судьбы.

– Наша судьба в руках Господа.

Следующие несколько дней промелькнули так быстро, что я утратил представление о времени. Сначала я сгорал от нетерпения и очень волновался, но постепенно успокоился. Никогда и нигде я не ощущал такого покоя, как здесь, и хотя я страстно желал увидеть Нефертити, мне казалось, что такое же ощущение покоя испытывает и она. Так или иначе, я был частью того, что она хотела оставить в прошлом, и меня ужасала такая перспектива. То, что меня нет рядом, пойдет ей на пользу. Она в надежных руках.

Лежа без сил, я обнаружил, что камни и земля говорят на безмолвном языке, как если бы стены и своды впитали в себя молитвы монахов. Этот язык отличался от ночного языка пустыни, который так мне полюбился. Он был другим. Не таким диким, совсем непростым, необъяснимым и безотчетным. Он не придавал мне сил, в отличие от пустыни, не успокаивал меня, как долгие отрадные прогулки по Нилу вместе с Тутом в детстве. Я словно бы осознавал, что существует нечто необыкновенное, бесплотное, нематериальное. Особая благодатная сила. Она была сродни энергии, исходившей от Эхнатона, столь же благотворная, но гораздо более спокойная и безмятежная, древняя, как мир. Эта энергия не была яркой, стремительной и сверкающей, как исходящий от Эхнатона луч, она была медленной и текучей, но не менее могущественной.

Она была подобна величавому безмятежному Нилу, в котором чувствовалась сдержанная сила, вызывающая трепет.

Здесь ничто не напоминало огромные каменные храмы великих богов в Фивах и Мемфисе, от которых исходила пугающая сила, таящая угрозу. Стены царского дворца говорили о придворных интригах и напряженном ожидании каких-то необычных событий. Но хрупкие стены, в которых я оказался, говорили о мире. Прежде я никогда об этом не задумывался и предположил, что, торопясь жить, не сосредоточивался на подобных ощущениях. Я счел за лучшее не волноваться и использовать свое вынужденное бездействие для того, чтобы открыть свое Ка новым знаниям.