Сантьяго Мората - Тень фараона

– Джех!

– Прости, но ты должен научиться оценивать все возможности, какими бы маловероятными они тебе ни казались. Ты наивен, как щенок, которому совсем не страшно пойти попить из затона.

Мне показали дорогу, моя шутка о том, чтобы они отвезли меня на колеснице к моим, нисколько не позабавила их.

Но зато мне отдали оружие, чтобы я не оказался беспомощным при нежелательной встрече.

Солнце уже стояло невысоко над горизонтом. После часа езды в колеснице мне предстояло три-четыре часа пройти пешком, и это если идти скорым шагом.

Сначала дорога показалась мне даже приятной. Пока я спал, мои раны обработали и перевязали, а перед расставанием с Джехом я как следует поел.

Струйки пота бежали по моему телу, покрытому пылью, которую я поднимал, быстро шагая. День был жаркий, а во время сражения я не замечал жары.

Пустынный пейзаж был однообразным, но когда я уже стал приближаться к полю битвы, почувствовал ужасный запах. К несчастью, именно он указывал мне дорогу, которую помогали найти и небольшие столбики черного дыма. По мере того как я приближался, они становились черными клубами, огромными, как облака, которые чуть покачивались от легкого ветерка.

Я тут же узнал запах.

Горелая человеческая плоть.

В погребальные костры бросали груды вражеских трупов, которым предстояло гореть целыми днями. Колесницы и пригодные для использования вещи, которые оставались на поле боя, уже забрали, трупы обыскали в надежде найти что-либо ценное, в том числе и обычные амулеты из разных материалов. Амулеты носили все суеверные и почти все ревностно верующие солдаты. Были солдаты, которые носили амулеты, обеспечивающие защиту всех богов, которым они поклонялись, – по амулету на каждого бога. Были и такие, что носили с собой свое жалованье, вместо того чтобы отдать его на хранение командиру, конечно, если доверяли ему (сомнения были вполне оправданы, и среди командиров было много нечистых на руку). Помимо всего прочего чрезвычайно ценились наконечники копий и стрел, дубинки, топорики, щиты, все, вплоть до кожаных полос, к которым крепилось оружие.

Как рассказывал мне в свое время Сур, команда лекарей прочесывала поле битвы не только для того, чтобы помочь раненым, но и чтобы вытащить наконечники стрел из ран и подобрать ценные вещи.

Командиры рассчитывались с солдатами. Солдаты, за которыми числился долг (за новое оружие, например), платили за него трофеями, захваченными в бою, и, в свою очередь, требовали плату у командиров. Те взыскивали часть трофеев, чтобы заплатить свои долги другим, вышестоящим командирам, последовательно вплоть до самого Хоремхеба. При благоприятном исходе сражение оказывалось вполне прибыльным предприятием, щедро приправленным лицемерием. С удивлением и насмешкой можно было наблюдать, как всем этим бывшим преступникам удается вписаться в такую сложную систему, немыслимую ни в каком другом сословии.

Я подумал о лошадях, невинных жертвах войны. Благородные животные не заслуживали такой жестокой участи. Колесница была самым ужасающим и несущим смерть устройством из всех существовавших, и зачастую для того, чтобы остановить ее, следовало убить или ранить коня. Так и поступали. Поэтому в первых атаках использовали самых старых и больных коней, ослов, верблюдов, быков.

Погруженный в эти мысли, я наткнулся на первый труп. И не мог отвести от него взгляда.

Рот раскрыт и перекошен, словно человек хотел вдохнуть воздух и не смог из‑за глубокой раны в горло и грудь, возможно, нанесенной секирой типа тех, какими вооружены нубийские воины, которыми командовал Сур. От трупа нестерпимо воняло, и я был рад, что поел несколько часов назад, поскольку позывы к рвоте сгибали меня пополам.

Я продолжал свой путь, не переставая думать об этом солдате и вспоминать, как мне не хватало воздуха, и только решимость бороться за нечто более значимое, чем я сам, придавала мне сил. Но без помощи Джеха, наверное, их не хватило бы, и меня постигла бы такая же участь, и тогда какой-нибудь солдат обнаружил бы меня после сражения, и его тоже сгибало бы пополам при виде моего искаженного жуткой гримасой лица. Я спросил себя, долго ли еще мне будет везти, припомнил советы своего доброго друга, и вздрогнул, как испугавшийся ребенок.

Трупов становилось все больше. Некоторые из погибших были египтянами. Мне показалось, что снабженцы еще не добрались сюда. И я улыбнулся при мысли о том, что, будь я простым солдатом, стал бы сейчас обыскивать тела в поисках ценных вещей.

Зловоние становилось невыносимым. Там и сям белоголовые сипы и другие хищные птицы лакомились трупами и при моем приближении только поднимали голову, дерзко глядя на меня. Мне казалось, что сам Гор смотрит на меня пронзительными глазами этих отвратительных птиц.

Разные звери – гиены, пустынные лисы, крысы и даже одна львица – не воспринимали меня как угрозу, опьяненные кровью, как и я некоторое время назад, и не обращали на меня внимания.

Мне вдруг стало стыдно, что я разглядываю лица мертвецов, но я не мог перестать это делать, не мог отвести глаз от лежащих тел.

«Стоило ли затевать все это?» – спрашивал я себя. Известны ли были солдатам противника причины, по которым им пришлось воевать? Верили они в то, что сражаются за правое дело? О чем они думали, видя, как бесстрашно сражаются наши солдаты?

Они, как и их военачальники, были чересчур уверены в своем превосходстве, но оно было бы значительнее, если бы они считали нас серьезным противником. Ясно, что в таком случае они бы не покинули своих владений. Войны случаются, когда люди теряют страх.

Трупов было так много, что мне приходилось лавировать между ними и перепрыгивать через них, чтобы не наступить на мертвецов. Видеть все это было невыносимо, и я поклялся всем богам, что никогда больше не стану участвовать в подобной резне. Меня пугала мысль о том, что я превращался в дикого зверя, подобного разъяренному гиппопотаму.

Если от животных нас отличает способность размышлять, то на войне мы утрачивали это различие. Что касается меня, благодаря тренировкам я действовал механически и мог сражаться, руководствуясь только интуицией.

Я вспомнил всех, кого любил, и поклялся себе, что вернусь к ним. О мой отец, Джех, Сур, дети из капа , которых уже не существует… И Нефертити.

Сур был прав: одно дело обучать людей, и совсем другое – систематически убивать их.

Я понял, почему в Египте не было солдат по призванию и почему так трудно собрать хорошее войско. Египтянин любит жизнь, своих близких и своих богов и не приемлет варварство войны. Мы, в отличие от хеттов, родились не для того, чтобы воевать, мы живем, чтобы сделать счастливыми своих близких, упорно трудясь. Мы стремимся обогатить свою душу, ища согласия между богами, почитаем фараона, стражей порядка и судей. Мы хотим самого обычного счастья, хотим веселиться, играя, танцуя и распевая под музыку.