Жюльетта Бенцони - Недостойные знатные дамы

— Шарль ничего не хочет пить! — произнесла она и уже собиралась вылить содержимое чашки в камин, но мать остановила ее.

— Дай-ка мне это! — властно приказала она. — И послушай, о чем мне тут только что сообщила Анна.

Все три женщины наклонились над вязкой жидкостью, на поверхности которой плавало несколько белых комочков. Гоголь-моголь перелили в стакан и поставили в шкаф; Амена успела заметить, что на дне стакана стал образовываться белесый осадок.

Старому доктору Бардону и его коллеге Леспинасу болезнь Шарля до сих пор не казалась подозрительной. Разоблачения Анны Брен также не слишком убедили их, однако на всякий случай они выписали противоядие, и Шарля предупредили, что еду и питье следует брать только из рук матери. Услышав об этом, Мари только пожала плечами и сказала, что белый порошок был всего лишь содой, с помощью которой она хотела облегчить страдания больного.

Настало утро 14 января. Весь прошедший день, когда Мари приближалась к кровати, Шарль отворачивался, и в его потухших глазах ясно читались страх и печаль. Что бы жена ни приносила, он от всего отказывался, однако она по-прежнему продолжала улыбаться.

— Разве больные не похожи на капризных детей? — говорила Мари. Однако когда Шарль жестом подозвал ее, она бросилась к кровати.

Дыхание больного участилось и стало затрудненным. Мари опустилась на колени у его изголовья.

— Чего вы желаете, друг мой?

— Надо… послать за…

Лицо Шарля исказилось, рука, которую он пытался протянуть, упала на простыню. Смерть сделала свое дело.

На следующее утро семья Лафарж подала жалобу на Мари. Сделали анализ содержимого стакана: в нем было обнаружено наличие соды и значительная доза мышьяка! 24 января Мари Капель, вдова Пуш-Лафарж, была арестована и заключена в тюрьму Брив.

Дело Лафарж поделило Францию на «лафаржистов» и «антилафаржистов». Мари Лафарж защищали три адвоката: мэтр Бак, старшина сословия адвокатов города Лиможа, мэтр Пайе, старшина адвокатской коллегии города Парижа, и молодой талантливый стажер, мэтр Шарль Лашо, который тотчас влюбился в свою клиентку.

Хотя многие считали, что процесс не затянется, дело тем не менее оказалось загадочным и запутанным. Чем дольше работало следствие, тем больше обнаруживалось странных обстоятельств. Так, например, никто не смог найти ту кругленькую сумму, которую Шарль занял в Париже. Тут мэтр Лашо взял дело в свои руки и, убежденный в невиновности Мари, стал пылко ее защищать.

— Кто угодно мог отравить Лафаржа! — внушал он своим коллегам. — Стакан, в котором был обнаружен мышьяк, несколько дней простоял в шкафу, и ничего не стоило извлечь его оттуда и подсыпать яд. Наибольшие подозрения у меня вызывает Дени Барбье: именно этот человек как-то раз принес мадам Лафарж по ее просьбе шестьдесят четыре грамма мышьяка для травли крыс… но отраву он передал ей только через сутки, в течение которых крысы свободно разгуливали по дому.

— Мышьяк был найден в комоде мадам Лафарж, — кротко заметил господин Пайе.

— Разумеется! Она никогда не отрицала, что травила им крыс. Не забывайте, что там также нашли соду.

Пылкие защитительные речи Лашо были весьма убедительны. Однако один факт необычайно усложнил задачу защитников: во время обыска в Гландье у Мари была обнаружена россыпь жемчужин и бриллиантов, вынутых из оправы. Вскоре было установлено, что это те самые драгоценности, которые два года назад были украдены у графини де Леото, подруги детства Мари Капель…

4 сентября 1840 года в суде присяжных города Тюля при стечении огромного количества народа начался процесс по делу вдовы Лафарж. Однако адвокаты Мари, за исключением Лашо, не питали никаких надежд на победу. Даже председатель заявил, что процесс можно заранее считать проигранным: дело о драгоценностях мадам Леото произвело крайне негативное впечатление.

Прения вылились в длительную дискуссию экспертов. По требованию обвинения была произведена эксгумация тела; несмотря на страшную жару, останки несчастного Шарля были подвергнуты экспертизе прямо в соседнем с залом суда помещении. Вонь была невыносимой. Однако четыре врача, проводившие вскрытие тела, разошлись во мнениях. Тогда из Парижа пригласили знаменитого Орфила, который повторил экспертизу… и пришел к заключению, что в организме присутствует мышьяк.

Однако Шарль Лашо не желал сдаваться. Он помчался в Париж за знаменитым химиком Франсуа Рас-паем, признанным оппонентом Орфила, но опоздал. Когда адвокат вместе с ученым-химиком, не останавливаясь на подставах, примчались в Тюль, они узнали, что приговор уже оглашен два часа назад: Мари Лафарж была приговорена к пожизненным каторжным работам.

— Мышьяк? — горько произнес Распай. — Уверен, что при желании его можно найти даже в кресле председателя суда!

Так или иначе, приговор был вынесен. 11 ноября Мари препроводили в тюрьму города Монпелье, где ей предстояло искупать свое преступление…

Страна, взбудораженная делом Лафарж, постепенно стала о нем забывать. И только Шарль Лашо, ставший со временем крупным адвокатом парижского суда присяжных, помнил об узнице. Он делал все, чтобы добиться пересмотра дела, но старания его увенчались успехом, только когда президентом республики стал Луи-Наполеон Бонапарт. Десять лет назад принц числился в стане «лафаржистов», и Лашо без труда добился у него помилования для Мари.

Радостный, помчался он в Монпелье, чтобы сообщить об этом узнице. К нему из камеры вышла женщина с совершенно седыми волосами, преждевременно постаревшая, больная туберкулезом. Лашо отвез ее в Арьеж на воды, где она и поселилась, уже не надеясь на выздоровление. Верная Клементина, разделявшая во время суда заточение своей хозяйки, вновь вернулась к ней. А 7 сентября 1852 года владелица замка Гландье, давно уже принадлежавшая к миру теней, скончалась на руках двух своих преданных друзей.

Однажды осенним вечером 1607 года Франсуа де Гэро, судья Президиального суда города Тулузы, покинул Дворец правосудия позже обычного. Погода была теплая. Стояли те последние благодатные ноябрьские деньки, когда природа, смирившись с увяданием, все еще дарит нам свои поблекшие, однако по-прежнему волшебные краски, преображающие все вокруг. И мы инстинктивно испытываем потребность освободить немного времени, чтобы просто пожить для себя.

Честно говоря, судья любил пожить для себя и делал это с большим вкусом. Чтобы убедиться в этом, достаточно было лишь взглянуть на него: высокого роста, краснолицый, с седыми волосами и довольной физиономией, он обладал округлым брюшком, которое красноречиво свидетельствовало о пристрастии его владельца к хорошему столу.