Нина Роуэн - Страсть к удовольствию

Он шумно выдохнул, внезапно сообразив, что на протяжении всего монолога жены слушал ее затаив дыхание. У Клары же от смелости собственного признания забилось сердце. И ей отчего-то показалось, что муж сейчас отринет ее любовь. Но нет, он вдруг коснулся губами ее лба, потом нежно поцеловал. После чего они снова поцеловались, как будто подтверждая этим поцелуем нерушимость их союза.

…А теперь два ритма объединились… Себастиан изучал листок с нотами, крепко сжав пальцами карандаш. Начинают духовые инструменты, затем вступает весь оркестр, выстраиваясь в крещендо и готовясь к партии пианино. А затем – несколько кварт: ми, ля, ре, соль. То есть голубой, белый, желтый и коричневый. Он набросал на листке ноты и, проиграв их левой рукой, невольно улыбнулся.

Однако некоторые опасения все же оставались, поскольку он так до конца и не поверил, что музыка, исполненная одной рукой, может понравиться публике. Его правая рука всегда была главной, и именно с ее помощью он мог скрыть любые несовершенства, имевшиеся в сочинении. Исполнение же левой рукой требовало совершенствования музыкальных балансов и сглаживания динамичных переходов, что, в свою очередь, не допускало даже малейшего несоответствия.

Себастиан вновь проиграл музыкальную фразу: темно-оранжевый бас оркестра, затем – каденция.

Он написал еще несколько тактов, стараясь хоть на несколько шагов приблизиться к концу, но тут его рука дрогнула, и карандаш упал на пол. Стиснув зубы, Себастиан мысленно чертыхнулся. Нагнувшись, он потянулся к карандашу, но Клара опередила его. Себастиан вздрогнул и резко выпрямился – он не заметил, как жена вошла.

– Ты давно здесь? – спросил он.

– Только несколько минут. – Она скользнула взглядом по бумагам, разложенным на пианино. – Я услышала музыку и подумала, что ты здесь с Эндрю.

– Он на кухне с миссис Данверс.

Себастиан потянулся за карандашом, но Клара отвела руку и подошла к стоявшему поодаль креслу. Подвинув кресло к инструменту, она взяла исписанный листок.

В первое мгновение Себастиан не понял, чего она хочет. Затем, когда до него дошло, ему на мгновение показалось, что у него остановилось дыхание. Он пристально смотрел на жену, охваченный чувством, которому не мог дать названия и которого не испытывал раньше никогда.

В глазах Клары светилась нежность, когда она кивком указала на клавиши.

– Я помню основы музыкальной грамоты, – сказала она. – А то, что не знаю, ты можешь показать.

Себастиан судорожно сглотнул и снова повернулся к пианино. Он сыграл аккорд левой рукой и показал жене, где тот должен находиться на нотном стане. Клара аккуратно перенесла ноты на бумагу, потом подняла глаза на Себастиана и стала ждать. А он мысленно прислушался к написанному, затем назвал очередную последовательность нот, и Клара быстро все записала. У нее был очень аккуратный и разборчивый почерк, и ноты, словно солдаты на параде, маршировали по листку.

Они вместе проработали еще полчаса. Когда же Себастиан наконец отнял руку от клавиш, он испытывал глубокое удовлетворение. Он взглянул на свою правую руку. Средний палец все еще был сведен судорогой, но это напоминание о недуге теперь отчего-то не вызвало у него мучительного отчаяния.

Себастиан почувствовал взгляд Клары и обернулся к ней. Она ласково улыбнулась ему и сказала:

– Это было прекрасно.

Себастиан размял пальцы левой руки. Он все еще не мог поверить, что его последнее сочинение будет стоящим, но теперь он точно знал, что закончит его. Впервые за много месяцев он закончит сочинение, которое сможет исполнить.

Клара сложила листки на крышку пианино и коснулась губами его лба.

– Я хочу тебе помочь, – прошептала она.

Он взял ее за руку.

– Мы выезжаем в Бриксем в четыре часа. Кеб отвезет нас на станцию.

Она накрыла ладонь мужа своей и сжала его пальцы.

– Спасибо тебе, Себастиан. За все.

Клара ушла, а Себастиан смотрел вслед жене, вспоминая прошедшую ночь и ее признание в любви. Именно она напомнила ему, что он остался тем же человеком, каким был всегда, и что недуг не уменьшил его талант. И уж конечно, не убил его любовь к музыке, хотя он пытался похоронить эту любовь под своими страхами. Но что это ему дало? И сейчас, победив свой страх, он словно заново родился.

Тут послышались легкие шаги, и Себастиан обернулся. В комнату вошел Эндрю с пирожным в руке.

– Это пирожное испекла миссис Данверс? – спросил Себастиан, кивком указывая на лакомство. – В детстве я считал, что мне повезло, когда миссис Данверс угощала меня чем-нибудь вкусным.

Эндрю улыбнулся, и Себастиану пришла в голову прекрасная мысль. Он взял карандаш и перевернул листок бумаги. Затем, зажав карандаш в кулаке правой руки, написал несколько слов и подвинул листок к Эндрю. «Ты можешь рассказать нам все» – вот что он написал на листке.

Мальчик замер, и глаза его потемнели. А Себастиан молча ждал – ему не хотелось настаивать на ответе. Наконец, не выдержав, он протянул Эндрю карандаш.

– Тогда напиши, – сказал он.

На мгновение ему показалось, что Эндрю собирается принять его предложение, но тут мальчик показал на дверь, ведущую в коридор.

– Попробуем снова запустить воздушные шары? – спросил Себастиан. – Теперь у нас есть два, и мы можем устроить гонки.

Эндрю покачал головой и снова показал на дверь. Себастиан отложил карандаш в сторону. Что ж, позже он попробует еще раз.

Он последовал за Эндрю на кухню, где они изготавливали летающие шары. Там же стояла сделанная ими деревянная рама с закрепленной в ней осью.

Мальчик подошел к стене, где стоял довольно большой бумажный круг с нарисованным на нем спиралевидным узором, и дотронулся до круга, показывая Себастиану, что краска уже высохла. Они прикрепили колесо к оси и проверили устройство. Убедившись, что все закреплено надежно, Себастиан отнес раму в гостиную и поставил ее перед камином – достаточно близко, чтобы обеспечить игру света, но достаточно далеко, чтобы бумага не загорелась. Отступив на несколько шагов, он сказал:

– Что ж, давай испытывать.

Эндрю поднял обе руки, что означало (Себастиан уже это понимал) «подожди минуту». Мальчик же выбежал из комнаты и через несколько минут вернулся вместе с озадаченной и несколько растерянной матерью. Себастиан ей улыбнулся, а Клара бросила на него вопросительный взгляд. Заметив бумажное колесо, она спросила:

– Это ты сделал, Эндрю? Очень красиво!

Мальчик кивком указал на кресло, стоявшее перед колесом. Клара села, не сводя с сына взгляда, и едва заметно улыбнулась, когда поняла, что Эндрю хотел продемонстрировать ей свое новое творение.

Себастиан встал рядом с женой и кивнул мальчику, предлагая начать демонстрацию. Дрожа от нетерпения Эндрю подошел к кругу и раскрутил его, превратив в своеобразный калейдоскоп. И теперь стало видно: кроме нарисованного на бумаге узора в ней были проколоты маленькие отверстия, которые, подсвеченные огнем камина, образовывали еще один пылающий узор. Сверкающая краска и сполохи света во вращающемся круге в конце концов превратили его в расплывчатое разноцветное пятно.