Наталья Павлищева - Янычары. «Великолепный век» продолжается!

Позже она не могла вспомнить, как оказалась подле его ложа, но помнила, как Абдул-Хамид развязал пояс красивого халата, который Далал успела на нее набросить, потом завязки рубахи, все это упало на пол, и она осталась перед мужчиной обнаженной.

Руки невольно потянулись прикрыть грудь, султан не позволил это сделать, любуясь совершенной формой груди, тонкой талией, стройными ногами. Он сбросил свой халат, оставшись в тонкой рубахе, бережно уложил Эме на постель. Повинуясь движению его руки, вокруг кровати упала ткань тяжелого балдахина, закрывая их от внешнего мира.

Внутри оказалось темно настолько, чтобы она могла не стесняться, но не настолько, чтобы Абдул-Хамид не смог разглядывать ее тело.

О, какая это оказалась сладкая мука! Ее смущение, восхищение в его глазах, постепенно затапливающая волна желания и страстные объятия, в конце концов.

– Накшидиль, ты прекрасна!

Сколько раз она представляла себе первый опыт с мужчиной. Обязательно любимым, молодым и красивым. И вот это случилось, но мужчина не был ни молод, ни любим, хотя красив был. Другой, любимый и молодой, теперь под запретом, она никогда не сможет принадлежать Селиму.

Но в объятиях Абдул-Хамида Эме о существовании Селима забыла! Они остались вдвоем на всей огромной Земле – юная, неопытная, несмотря на всю учебу, девушка и опытный влюбленный мужчина. Абдул-Хамид сумел сдержать себя, сумел быть нежным и бережным, возбудить Эме и довести до первого в жизни восторга.

Когда все кончилось, Эме просто расплакалась.

– Накшидиль, я сделал тебе больно?

– Нет… я от счастья…

Султан порывисто прижал возлюбленную к себе. Лучшего она сказать не могла.

Его нежность, а потом и желание снова захлестнули ее. Стыдясь сама себя, девушка откликнулась на зов, испытала необычный восторг и воспарила к облакам.

Потом лежала тихо-тихо, боясь спугнуть что-то необычное, что возникло вокруг нее. Стоило чуть пошевелиться, рука Абдул-Хамида плотней прижала к себе, словно он боялся отпустить свое счастье.

– Повелитель, я вернусь в свою комнату?..

– Почему, тебе плохо в моей постели?

– Нет… утром многие будут… глазеть…

Он тихонько рассмеялся.

– Подожди минутку. Передай мои слова Михришах Султан, чтобы она больше не мешала тебе…

То, что услышала Эме, поразило ее. Оказалось, султан прекрасно видел все маневры Михришах Султан, понимал причины ее поступков, но не осуждал. И даже то, что она способна отравить его самого, тоже допускал.

Эме стало спокойно от его осведомленности и одновременно страшно от сознания, в каком средоточии заговоров и ловушек она оказалась.

Абдул-Хамид погладил ее по волосам, поцеловал в лоб:

– Все в воле Аллаха. Теперь иди. Тебя проводят.

Эме выбралась из-под балдахина кровати и поспешила накинуть рубашку, старательно поворачиваясь спиной и не зная, что султану все видно в щель между тканями и он улыбается.

Смущение девушки и ее откровенное неумение использовать невиданную красоту в корыстных целях восхищали Абдул-Хамида. Он понимал, что Накшидиль оказалась игрушкой в руках Михришах Султан, прекрасно видел, что она влюблена в Селима, но теперь, после обладания ею, был не в силах отказаться от девушки.

Ни одна самая красивая наложница не могла сравниться с этой совершенной красотой, которую ее обладательница к тому же не осознавала вполне. Неискушенность Накшидиль придавала ее красоте особенный шарм.

Абдул-Хамид долго лежал, закинув руки за голову и размышляя. Что он мог дать Накшидиль? Он султан, кажется, все в Османской империи в его руках, но он слишком хорошо понимал, насколько это положение наверху непрочно. Когда-то султан был всесилен. Опоясавшись мечом Османов, он становился хозяином всей империи, а его Хасеки становились хозяйками.

Положение давным-давно изменилось, прежде всего для самого Повелителя. Много лет чехарды на троне, неумные султаны, ничему не научившиеся в Клетках, казнокрадство, засилье чиновников-взяточников, амбиции давно ставших обузой янычар, по-прежнему считающих себя силой, способной свергать и назначать новых правителей… привели к тому, что Османская империя ослабла, отстала от Европы в развитии военного дела, стала проигрывать один поход за другим, одну войну за другой. И султаны все больше не Повелители, а пешки на троне, возводимые и сбрасываемые другими силами.

Положение их Хасеки и вовсе незавидное. Прежде старые гаремы мирно доживали свой век в Старом дворце, теперь денег на содержание ставших ненужными сотен наложниц и их служанок не было, Старый дворец превратился в такое же бремя, как и янычарское войско. И избавиться от него не легче.

Но сейчас не Старый дворец и даже не висевшие тяжелой гирей на ногах янычары волновали султана, а только что ушедшая девушка. Накшидиль хочет родить от него сына… Абдул-Хамид хотел бы этого еще сильней, но он пожилой, не вполне здоровый человек, который долго не проживет. Что будет с Накшидиль и их сыном, если таковой родится? У наложницы много врагов, у кадины их во стократ больше, а уж у той, что родила второго наследника, и вовсе их несметное количество. Если с ним что-то случится, Накшидиль с ребенком останутся беззащитны, даже если он назовет этого сына наследником. Особенно если назовет наследником…

Абдул-Хамид усмехнулся: разве что и правда Накшидиль родит сына, а он сам доживет и будет силен до взросления ребенка. Что ж, хороший повод прожить долго и счастливо.

Султан знал одно: отказаться от этой красавицы он уже не в силах. И дело не только в ее совершенной красоте, но и в чистоте души, которая не замутнена ни дома, во Франции, ни здесь, в гареме. Надолго ли?

Может, под его присмотром она останется такой долгое время и будет живым родником, к которому так хорошо припасть уставшему на жизненном пути путнику? Хотелось на это надеяться.

В небе начали гаснуть звезды, и первые утренние птицы подали свои еще неуверенные голоса, а Абдул-Хамид все размышлял о Накшидиль.

Накшидиль вернулась из султанских покоев на рассвете. Она держалась так, словно боялась что-то расплескать. Позволила себя вымыть, но ни на какие расспросы Далал не отвечала.

Прилегла, чтобы хоть немного поспать.

Далал смотрела на подопечную и думала о том, что сбылось желание Михришах Султан – Накшидиль стала икбал Повелителя, и что-то не похоже, чтобы это повергло красавицу в ужас. Видно, султан нашел что-то, что примирило девушку с таким выбором. Абдул-Хамид красив зрелой мужской красотой, он добр, щедр, умен… Не будь шехзаде Селима, для Накшидиль лучшего владельца, чем султан, не найти. Но девочка влюблена в сына Михришах Султан.

Далал вздохнула: разве можно говорить о любви, если ты рабыня? Самое высокое положение, которое может занять рабыня, – стать матерью султана, но для этого нужно стать кадиной прежнего султана, родив сына, потом этого сына уберечь от многих и многих опасностей, вырастить и суметь посадить на трон. И красота здесь лишь малая часть, мало быть еще и умной, нужно быть везучей. В гаремах бывали сотни умных красавиц, но лишь единицам удавалось добираться до самого верха. Остальные либо превращались в сытых, безразличных ленивиц, либо находили упокоение в водах Босфора.