Сара Маклейн - Манящая тайна

— Ты не убежала?

Вопрос удивил ее.

— Если бы убежала, было бы еще хуже.

— Порка, да?

— Я бы выдержала. Он часто нас наказывал. — Мара помолчала. — Но мама решила, что с нее довольно.

— И что же она сделала?

— Набросилась на него. С ножом.

Темпл судорожно сглотнул и пробормотал:

— О Господи…

Мара снова и снова вспоминала эту сцену, вспоминала уже много лет. Ее красавица мама, как мстительная королева, стала между своими детьми и мужем, не подпуская его к ним.

— Он начал смеяться над ней, — продолжала Мара. Снова вздохнув, она посмотрела Темплу в глаза. — Он был гораздо сильнее мамы.

— И он вонзил в нее этот нож?

Мара кивнула.

— Пришли доктора, но они ничего не смогли сделать. А умирала она долго и мучительно.

— О Господи, — повторил Темпл и прижал Мару к своей широкой мускулистой груди. — И тебе пришлось с этим жить? Жить… в его доме?

«До тех пор, пока он не предложил меня другому мужчине. И тогда я и решила бежать».

Но Мара не сказала этого. Не хотела напоминать герцогу о том, что именно из-за нее его жизнь столь резко изменилась.

Какое-то время она молчала, а потом сказала то, чего никогда еще не произносила вслух.

— Если бы я не разбила ту статую… — Ей все же не удалось договорить.

Тут Темпл снова взял ее за подбородок и снова заглянул ей в глаза.

— Мара, ты ни в чем не виновата. Это не твой грех.

Она понимала это… и не верила.

— Тем не менее я за него заплатила. — Мара криво усмехнулась. — То была плата по чужим долгам. Уж ты-то кое-что об этом знаешь.

— Не так много, как тебе кажется, — ответил Темпл. Его большой палец, как горячий шелк, скользил по ее щеке — вверх и вниз, вверх и вниз, и движения эти одновременно успокаивали и возбуждали.

Он следил за своим пальцем, и Мара воспользовалась этой возможностью, чтобы рассмотреть и его; сломанный нос, шрам под глазом, еще один, рассекавший нижнюю губу, все это она уже знала. На какое-то время она даже забыла про их разговор, всецело сосредоточившись на обещании, даруемом его прикосновениями. Когда же он заговорил, она увидела, как шевелились его губы, произносившие слова.

— Я считал, что это мой долг. — Мара не сообразила, о чем Темпл говорил, а он между тем продолжал: — Я ведь думал, что убил тебя. — Он сказал это так, словно говорил о чем-то незначительном — об утренней газете или о погоде. Опустив руку, он добавил: — Как оказалось, я этого не делал.

Ощущение потери, когда он убрал руку от ее щеки, было невыносимым.

Ей хотелось сказать: «Прости». Но вместо этого она провела ладонью по щеке. Щетина кололась, искушала…

Тут Темпл снова посмотрел ей в глаза, и она увидела в его взгляде сожаление, смешанное с замешательством, досадой и… Да, возможно, с гневом. Впрочем, Мара не была в этом уверена.

— Я никогда не желала тебе зла. — Она помолчала, посмотрев на зеркальное окно, из-за которого женщины наблюдали за матчем. — Мне даже в голову не приходило, что ты пострадаешь.

Он ничего не ответил, но ответа и не требовалось. Мысль о том, что ее поступок останется без последствий, была идиотской. Но она продолжала говорить, словно ее слова могли отменить прошлое.

— Но потом, когда я услышала их… когда они за тобой наблюдали…

— Кто? — спросил Темпл.

Мара кивнула на зеркало.

— Женщины. То, как они говорили о тебе… это отвратительно. — Она скользнула пальцами с его подбородка вниз, к груди, поглаживая выпирающие пол рубахой мускулы. — И то, как смотрели на тебя… это тоже отвратительно.

— Ты ревнуешь?

Да, конечно. Но сейчас она имела в виду совершенно другое.

— Отвратительно, как они пожирали тебя взглядами… Словно ты — животное. Или какое-нибудь лакомство, которое можно проглотить.

Темпл отвел ее руку в сторону, и Мару опять охватило чувство утраты. Ужасно!

А он вдруг сказал:

— Мне не нужна твоя жалость.

Ее глаза распахнулись.

— Жалость?..

Да как он мог подумать, что это чувство, сильное, тревожившее, пронзавшее ее насквозь, что это чувство — жалость? Ну уж нет, все не так просто.

— Лучше бы это была жалость. — Мара снова положила руку ему на грудь, туда, где мускулы то и дело расслаблялись и напрягались. — Будь это жалость, я, наверное, смогла бы ее подавить.

— В таком случае что же это? — спросил он низким, чуть хрипловатым голосом.

И Маре вдруг показалось, будто этот огромный зал — самая маленькая комнатка из всех, где ей доводилось бывать. Тихая и уединенная.

Она покачала головой, всем своим естеством ощущая, что ей отчаянно хотелось его прикосновений. Его прощения. Хотелось его.

— Не знаю… Но ты заставляешь меня чувствовать… — Она умолкла, не в силах описать свои чувства словами.

— Чувствовать?.. Что именно?

Ее ладонь словно сама собой скользнула вверх, и пальцы Мары зарылись в его волосы. Темпл отстранил ее руку своей здоровой рукой и оттолкнул Мару назад, на канаты. После чего приблизил к ней лицо и тихо спросил:

— Что я заставляю тебя чувствовать?

После их стычки на ринге весь Лондон считал ее таинственной любовницей Темпла. Глупые сплетни, разумеется. Дело, однако, было в том, что ее действительно влекло к этому мужчине. Влекло по-настоящему. А его руки, его губы, его тело…

Мара вздохнула. Она не знала, что с ней происходило, но понимала, что погубит себя.

Но поединок уже начался, хотя сражаться было бесполезно. Ведь она желала победы не себе, а ему.

Вцепившись обеими руками в канаты, Мара прошептала:

— Ты заставляешь меня чувствовать… — Она от растерянности замолчала.

И в тот же миг его губы прижались к ее губам. Поцелуй был нежнее, чем раньше. И в то же время он казался необычайно чувственным. Когда же Темпл прервал поцелуй, она поняла, что этого слишком мало.

— Продолжай, — прошептал он.

— Рядом с тобой мне жарко и одновременно холодно.

Он снова ее поцеловал. На этот раз в шею.

— А что ты чувствуешь сейчас?

— Горю в огне, — ответила Мара, содрогнувшись. — И замерзаю… Ох, не знаю.

Он улыбнулся и спросил:

— А что еще?

— Когда ты смотришь на меня, я чувствую себя единственной женщиной на свете.

Его взгляд упал на вырез ее платья — чужого платья, так что лиф был чересчур тесным. Темпл скользнул пальцем под ткань, почти не задев кожу, и Маре невыносимо захотелось, чтобы платье куда-нибудь исчезло. А потом он потянул за белую ленту, завязанную впереди, и начал медленно расшнуровывать лиф до тех пор, пока ткань не обвисла. Мара инстинктивно отпустила канаты, схватившись за платье. Пытаясь его удержать. Но Темпл осторожно высвободил из рукава сначала одну ее руку, затем другую. При этом сказал:

— Держись за веревки.

И Мара отдалась на его волю, снова вцепившись в канаты.