Бертрис Смолл - Снова любить

— Да, но что было бы, если бы Вульф оказался не таким порядочным человеком? Сира кивнула:

— Да, у тебя много обид, но попытайся простить его, Кейлин. Он глупый, упрямый старик. Он не может измениться, а ты, детка, можешь. Он любил твою мать, и, я подозреваю, он любит тебя тоже, потому что ты дочь Каины, но он слишком горд, чтобы признаться в этом.

— Он считает, я похожа на Бренну, — тихо сказала Кейлин, — и никогда не простит мне этого. Он слышит, как Бренна говорит моими устами. — Она улыбнулась. — Я постараюсь только ради тебя, Сира. Ты так добра ко мне.

Нуала и Бодвок сочетались браком во время праздника костров. Живот невесты уже вполне округлился, и, когда поздравляли Бодвока, Нуалу основательно поддразнивали, но она не обращала на это внимания.

— Может быть, мы уйдем отсюда и поселимся около тебя и Вульфа, — сообщила она своей кузине.

— Покинете добунни? — удивилась Кейлин. — Кельты привыкли жить общиной вместе с родственниками и друзьями. — Она испугалась, подумав, как Нуала и Бодвок оставят все это.

— Почему бы нет? — ответила Нуала. — Времена меняются. Здесь жизнь для нас с Бодвоком слишком ограниченна. Мы любим наши семьи, но уж очень хочется жить немного по-другому. У тебя и Вульфа нет никого. Если бы мы жили рядом, то могли бы ходить друг к другу в гости. Да и деревни добунни достаточно близко, чтобы навещать наши семьи. У вас ведь много земли, верно?

Кейлин кивнула:

— Когда Антоний Порций вернет мне земли моего отца, он включит и виллу, которая была отдана Квинту Друзасу, когда он прибыл из Рима. Вы с Бодвоком можете взять эту землю. Мы с Вульфом отдадим ее вам в качестве свадебного подарка! Вам придется построить новый дом, Нуала, но земли там очень плодородны, хорошо орошаются, и есть прекрасный сад. Замечательно, что вы будете рядом.

— Наши дети вырастут вместе, — сказала Нуала с улыбкой. Кейлин нашла своего мужа и сообщила, что собирается сделать.

— Правильно! — согласился он, улыбнувшись. — Бодвок — хороший сосед. Мы поможем ему построить дом, ведь скоро у них появится ребенок, необходимо иметь свою крышу над головой.

С заходом солнца зажглись праздничные костры и начался пир с вином и танцами. В течение дня Кейлин занималась родственниками и свадьбой, но на закате ею овладела глубокая печаль. Всего год назад убили ее семью. Она бродила среди пирующих и неожиданно оказалась рядом с Берикосом. Хорошо, подумала она, сейчас подходящее время попытаться помириться с этим старым негодяем. Он сидел на стуле со спинкой. Она устроилась рядом на земле.

— Однажды, — начала она, — моя мать рассказала мне, что, когда она была маленькой, никто не мог прыгнуть выше тебя через костер. Мне кажется, это был единственный раз когда она заговорила о тебе. Думаю, она ушла от тебя специально в это время года. Я не похожа на нее? Если так, тогда кто я?

Удивленная, она почувствовала, как рука старика тяжело опустилась на ее голову. Повернувшись, Кейлин взглянула на него. Единственная слезинка катилась по его небритому лицу. На мгновение Кейлин почувствовала озлобление. Старик не имел права так вести себя после той бессердечности и жестокости, которую он проявил не только по отношению к ней, но и по отношению к Бренне и Каине. Потом что-то произошло у нее в душе, и она почувствовала, что злость пропала. Она сквозь слезы улыбнулась ему.

— Мы похожи, Берикос? У меня характер не только Бренны. Твой тоже. Мы не только остры на язык, но и излишне горды в придачу. — Она похлопала себя по животу. — Только богам известно, на кого будет похож твой правнук.

Он не то засопел, не то захихикал по поводу ее замечания. Потом вдруг произнес:

— Хорошо!

— Хорошо? — переспросила она. Он энергично закивал, и из его гортани донесся звук, похожий на смех. — Ты действительно так считаешь? Ну что же, после праздника Лага увидим, прав ли ты, — ответила Кейлин с легкой улыбкой.

На следующее утро к ней подошла Сира и сказала:

— Ты сделала Берикоса счастливым, детка. Твоя мать гордилась бы тобой. Думаю, это поможет ему обрести мир с самим собой и с Кайной.

Кейлин кивнула.

— Почему бы нет? — сказала она. — Прошлой ночью двери между двумя мирами приоткрылись. Может быть, не так широко, как на Новый год, но открылись. Я чувствую, моя мать хотела бы, чтобы я была великодушной к Берикосу. Странно, не правда ли. Сира? Всего лишь несколько недель назад Берикос был крепок, полон жизни и повелевал своим народом. А сейчас он — никто, просто слабый и жалкий старик. Как быстро боги вершат свое правосудие, когда решают, что для этого пришло время!

— Жизнь недолговечна, детка, и слишком быстро проходит, как ты скоро убедишься. Во времена пылкой юности ты чувствуешь себя полной сил и нет ничего невозможного! А потом вдруг превращаешься в высохшую шелуху, но желания остаются, хотя уже нет сил. — Она засмеялась. — Ну, тебе пора. Иди со своим мужчиной. Позови меня, когда должен будет появиться ребенок. Мы с Маеве поможем тебе.

Кейлин попросила остановиться у скамейки, где, греясь на утреннем майском солнышке, сидел ее дед. Она наклонилась и поцеловала его седую голову, потом, взяв его за руку, пожала ее.

— Прощай, дед, — тихо сказала она. — Я привезу тебе ребенка, когда он родится.

Они вернулись домой, и Кейлин, полная сил, помогала укладывать ветки и штукатурить стены нового амбара, в то время как Вульф и слуги работали на полях. Лето выдалось хорошим, не слишком засушливым и не очень дождливым. В садах наливались фрукты, тяжело свисая с ветвей. Зерно созревало медленно, но сено уже скосили, высушили и уложили в амбары на зиму.

Коровы прибавили в весе, стадо значительно увеличилось этой весной с рождением телят. Овцы тоже расплодились, приближалось время их стрижки. Кейлин, сидя на открытом воздухе около зала, удовлетворенно смотрела на поля. На мгновение ей показалось, что ничего не изменилось. Тем не менее все стало другим. Другое время, и она начала ощущать это особенно сильно.

Однажды вечером они с Вульфом лежали на склоне холма, глядя на звезды.

— Почему ты никогда не рассказываешь о своей семье? — спросила она. — Я ношу твоего ребенка, ничего не зная о тебе.

— Ты моя семья! — Он взял ее за руку.

— Нет! — настаивала она. — Кто твои родители? Есть ли у тебя братья и сестры? Что случилось с ними? Они в Британии?

— Мой отец умер еще до моего рождения, — сказал он. — Мать умерла, когда мне исполнилось всего два года. Я не помню их. Они умерли молодыми, и я был их единственным ребенком.

— Но кто же воспитывал тебя? — Ей было жаль, что у него не осталось близких родственников, но, с другой стороны, это означало, что он целиком принадлежит ей.

— Меня воспитывали родственники из моей деревни в Германии. Я переходил от одного родственника к другому как милое, но нежеланное животное. Они не выражали неприязни, но, поверь, жизнь была тяжелой. На самом деле никому не хотелось иметь еще один рот. Я ушел от них, когда мне исполнилось тринадцать, и поступил в легионеры. Я никогда не вернусь к ним. Теперь здесь моя земля, мой дом. Ты и мой ребенок — моя семья. До встречи с тобой я был одинок.