Бертрис Смолл - Память любви

Принц, потный, раскрасневшийся, со стонами наслаждения неутомимо вонзался в любовницу под равнодушным взглядом стоявшего у изголовья ребенка. Неожиданно принц поднял голову и встретился глазами с девочкой.

— Иди на улицу, Ронуин, — приказал он.

— Там дождь, — проныла малышка.

— Тогда возьми овечью шкуру и ложись у огня, — буркнул принц.

Женщина, лежавшая под ним, тихо замурлыкала, зазывно приподняв бедра навстречу мощным толчкам.

— Хочу спать с мамой, — упрямилась Ронуин.

— Нет, девочка, — усмехнулся принц, — сегодня с твоей мамой сплю я. А теперь иди к очагу. Если вынудишь меня встать, получишь трепку. Быстро!

Девочка покорно склонила голову, легла у огня и прикрылась мягкими шкурами. Как она ненавидела те ночи, когда конь принца останавливался у их домика! Мать сразу забывала о ней и маленьком сыне. Правда, она часто твердила, что принц — их родной отец и они обязаны любить его и повиноваться ему. Не будь его, вся их семья умерла бы с голоду.

Брат уже мирно спал у огня, сунув в ротик большой палец. Темные ресницы — такие длинные, что касались розовых щечек, — казались густыми опахалами. Ронуин любила Глинна больше всех на свете. В отличие от матери он не предпочитал ей принца. Но нужно отдать должное Ллуэлину ап-Граффиду: он никогда не являлся в их дом без подарков и постоянно ласкал детей. Только Ронуин все равно считала, что не обязана его любить.

Послышался пронзительный крик матери.

— Мощи Христовы, — пробасил принц, — никто не может унять мою чесотку так умело, как ты, Вала!

Мать ответила нежным грудным смехом.

Глаза Ронуин сами закрылись. Как хорошо… Все равно нет смысла бодрствовать. Принц наверняка проведет здесь всю ночь.

На дворе стояла поздняя весна, но ливший как из ведра дождь казался ледяным. Тяжелые капли просачивались сквозь битую черепицу и крошечными озерцами собирались на полу.

Огонь погас еще накануне, и дети не знали, как его развести.

Пришлось крепко обняться и скорчиться в уголке, чтобы не замерзнуть окончательно. Тело матери лежало на кровати в луже черной крови, уже успевшей свернуться. Несмотря на холод, смрад стоял невыносимый. Ветер голодным волком завывал в окнах, и мальчик жалобно хныкал, прижимаясь к старшей сестре.

Ронуин, дочь Ллуэлина, второй день ломала голову, пытаясь придумать, как спастись от смерти. Мама умерла, рожая принцу очередного ублюдка. Поблизости не было никакого жилья — какая порядочная женщина потерпит соседство шлюхи принца и ее незаконного отродья? Старая ведьма, помогавшая Вале произвести на свет Ронуин и Глинна, на этот раз не успела явиться, потому что схватки начались преждевременно. Слишком рано.

«Сначала нужно согреться, — сонно подумала Ронуин. — Как разжигают огонь? Ах, если бы дождь перестал!» Может, они сумели бы добрести до какой-нибудь фермы или деревни! Беда в том, что она ни разу за последние пять лет не спустилась с холма, на котором стоял их дом.

Трехлетний Глинн снова заплакал, и девочка прижала его к себе.

— Есть хочу, — пожаловался он.

— Глинн, у нас не осталось ни крошки, — в десятый раз повторила она. — Как только дождь перестанет, мы выйдем и поищем еду. Раньше ничего не получится.

Ронуин раздраженно поморщилась. Они вряд ли выживут. Если бы было чуть теплее, тогда и голодные судороги не казались бы такими жестокими. Мать приказала Ронуин поддерживать огонь, и она выполнила бы поручение. Но когда мать начала истошно вопить от боли, Ронуин поспешно увела брата во двор, чтобы тот не пугался. Они долго бродили по склону холма, собирая цветы для новорожденного, а когда вернулись, мать уже не дышала, а огонь погас. Не осталось ни одного тлеющего уголька, который можно было раздуть, как это часто делала мама. И тут начался дождь. Он лил всю ночь и не прекращался ни на минуту. День клонился к сумеркам, а барабанная дробь капель по крыше только усиливалась.

Ронуин насторожилась: где-то за холмами слышался собачий лай, с каждой минутой становившийся все громче. Девочка едва не заплакала от радости. Дверь с шумом распахнулась, и на пороге в тусклом свете угасающего дня возник Ллуэлин ап-Граффид. Поспешно ступив внутрь, он обвел взглядом комнату, увидел съежившихся, дрожавших детей и едва не охнул.

— Что здесь произошло?

— Мама умерла. Малыш запросился на свет слишком рано.

— Почему не было повитухи?! — взорвался Ллуэлин.

— Кому было за ней послать? И откуда я знаю, где она?

Мама все кричала и кричала, тогда я взяла Глинна и убежала. Когда мы вернулись, она уже не дышала. И огня не было.

Еды тоже. Что мне было делать? Куда идти? Это ты и твоя похоть убили маму! Она не умерла бы, если бы ты ее не обрюхатил!

Пораженный злобой, звеневшей в детском голосе, принц уставился на Ронуин так, словно видел впервые. Как странно… все равно что смотреться в зеркало. Точная его копия, если не считать волос, волос Валы. Он всегда знал, что девчонка его не выносит: недаром так свирепо уставилась своими зелеными глазищами. Не будь ситуация столь трагической, Ллуэлин рассмеялся бы. Да, воистину Ронуин — его семя и столь же неукротима в гневе, как он сам.

— Я разожгу огонь, — ответил он. — Иди на улицу и принеси мою седельную сумку. Там еда. Собак не бойся: они тебя не тронут. — С этими словами принц подошел к очагу и начал было высекать огонь, но, поймав взгляд крошки сына, поманил малыша:

— Иди сюда, парень, и я покажу тебе, как разводить огонь в очаге, чтобы ты больше никогда не мерз.

Мальчик подобрался ближе и, раскрыв рот, зачарованно уставился на ап-Граффида. Собрав хворост в кучку, тот вытащил из кошеля кремень и стал царапать его острием кинжала, пока рассыпавшиеся искры не подожгли сухие веточки.

Глинн изумленно вытаращил глаза, и принц с улыбкой взъерошил темные волосы мальчика, после чего продолжал подбрасывать дрова, пока огонь не заплясал в жерле очага, изгоняя сырость.

— Возьми, Глинн ап-Ллуэлин! — воскликнул принц, протягивая сыну кремень. — Теперь ты знаешь, как разводить огонь, но запомни: пока это можно делать только в очаге.

Договорились?

— Да, па, — кивнул малыш, и принц снова улыбнулся.

Ребенок впервые назвал его отцом.

— Значит, тебе известно, что я твой отец, — кивнул он.

— Ма так сказала, — просто ответил Глинн.

— Она не лгала, да упокоит Господь ее нежную душу, — вздохнул принц.

Что теперь делать? Необходимо похоронить любовницу, хотя ни один священник не согласится прочесть над ее телом заупокойную молитву. Но разве это важно? Спаситель примет Валу, дочь Хью, потому что она была хорошей женщиной. Господь не пошлет ее в преисподнюю только потому, что она была наложницей Ллуэлина ап-Граффида. У нее не было ни богатого приданого, ни могущественных родственников. Жаль, что он так и не женился на ней.