Бертрис Смолл - Дорогая Жасмин

Джеймс притянул жену к себе, осторожно гладя по лицу.

— Догадываешься ли ты, как я тебя люблю? — негромко спросил он.

— По крайней мере так же сильно, как я тебя, — прошептала она, приникнув к нему.

Он стал целовать Жасмин, легко касаясь губами скул, век, щек, и наконец нашел рот и порывисто прижал ее к себе, сминая груди.

Опьяненная поцелуями, она маняще обвела языком его четко очерченный рот. Губы Джеймса раскрылись, и она с тихими стонами принялась исследовать сокровенные уголки крошечной пещерки, изнемогая от сладостной пытки, — соски резко набухли и ныли от неутоленного желания.

Джеймс слегка отстранил ее и накрыл ладонью грудь. Жасмин выгнулась навстречу ласке и разочарованно вздохнула, когда он отнял руку.

— Красавица моя, — пробормотал Джеймс "и, наклонив голову, поймал губами сосок, упиваясь вкусом нежной плоти.

— Ах, Джемми, любовь моя, — тихо вскрикнула Жасмин. Он приподнялся, глядя на нее затуманенными страстью золотисто-зелеными глазами. Жасмин ловко увернулась и опрокинула его на спину. Медленная улыбка осветила мужественное лицо графа.

— Теперь моя очередь, милорд, — промолвила Жасмин и, усевшись на корточки, начала расплетать толстую косу, и вскоре иссиня-черное покрывало легло ей на грудь и плечи. Жасмин склонилась над мужем и принялась неторопливо и чувственно ласкать волосами его тело. Она нагибалась так низко, что могла целовать и лизать его быстрыми прикосновениями неутомимого язычка, дразня и обещая несказанные наслаждения, погружая самый кончик в ямку пупка. Постепенно, спускаясь все ниже, она сжала напрягшийся отросток и, оттянув крайнюю плоть, шутливо спросила:

— Именно так чистят морковь, муженек? И с этими словами она коснулась языком рубиновой головки, прежде чем взять ее в рот и начать посасывать.

Джеймс конвульсивно выгнулся, запустив пальцы в ее волосы, словно безмолвно молил не останавливаться, но не прошло и нескольких минут, как он вынудил ее отстраниться, боясь, что взорвется в исступлении безумного желания. Глаза их встретились, и взгляд Жасмин был таким жадным, а рот — влажным, что Джеймс молча приподнял ее и, по-прежнему не отводя глаз, медленно опустил на раскаленное копье. Только вобрав его в себя, она прикрыла веки, откинувшись, глубоко вздохнула, стискивая его любовными мышцами, словно бархатным кулачком, и Джеймс неудержимо застонал.

Жасмин осторожно задвигалась, разжигая пламя, угрожающее поглотить их обоих. Наконец Джеймс, потеряв терпение, подмял ее под себя и закинул ее ноги себе на спину. Крохотные зубки впились ему в плечо, едва он стал пронзать Жасмин. Острые ногти раздирали спину.

— Джемми! Джемми! — задохнулась она. — Я умираю! Однако он безжалостно возносил ее к сияющим вершинам экстаза. Приливная волна уже угрожала захлестнуть женщину. Она глубже вонзила в него ногти.

— Сучка!

Джеймс слегка ударил ее по лицу, вынуждая отнять руки. Его твердые ягодицы судорожно сжались, когда он в очередной раз вторгся в нее, закрыв глаза в пароксизме желания. Никогда еще он не испытывал ничего подобного!

Джеймс отчаянно вскрикнул, приближая пик блаженства, стремясь подарить Жасмин поистине неземной восторг.

— О-о-о!

Звезды взорвались за сомкнутыми веками Жасмин.

— Джемми-и-и-и-и!

Волна невероятного блаженства накрыла ее, взметнула на гребне и опустила в водоворот наслаждения.

— О Боже! Боже! — всхлипнул, в свою очередь, Джеймс, бессильно обмякнув. — Иисусе, женщина, что это было? — И, нежно поцеловав жену, отодвинулся и лег на бок. — Я люблю тебя, моя дорогая Жасмин, — шепнул он, осыпая ее страстными поцелуями.

— И я тебя, Джемми Лесли! Только посмей подпустить к себе убийцу, как бедняжки Ямал-хан и Рован! Попробуй умереть внезапно, как мой милый Хэл! Бойся моего гнева!

— Вы сами выбрали мою постель, мадам, и теперь вам придется делить ее со мной до конца дней своих! — тихо рассмеялся Джеймс. — Как постелешь, так и поспишь! Я никогда не покину тебя, дорогая жена. И такому безмозглому болвану, как Сен-Дени, нас не разлучить. Говоря по правде, он начинает мне надоедать. Не лучше ли попросту его прикончить!

— Прекрасно! А я помогу!

— Ты настоящая жена шотландца! — шутливо заявил Джеймс.

Жасмин поудобнее устроилась у него на плече.

— Твоя тетя Фиона утверждает, что женщины Лесли ни в чем не уступят мужчинам. Кроме того, Сен-Дени заслуживает самого сурового наказания за свои подлости!

— Согласен, — кивнул муж, — но мы, пожалуй, предоставим королю решать судьбу маркиза, если, конечно, нас не вынудят защищаться. Пока вполне достаточно держаться от него подальше.

Следующим утром они вернулись в Гленкирк. О любом шаге врага мгновенно становилось известно в замке. Маркиз успел побывать во всех домах, указанных Адали, и наконец отчаявшись, отправился дальше на север, к Гордонам, в замок Хантли. Теперь у графа и графини впереди было все лето, и они могли наслаждаться обществом друг друга.

— Давай поедем в Эдинбург, — предложил как-то Джеймс. — Туда ведет всего одна дорога, и если мы не встретим нашего гонца, возвращающегося из Англии, значит, подождем его там.

— Наверное, стоило бы, — согласилась Жасмин. — Обличим маркиза при всех и покончим с этим раз и навсегда. Мне почти жаль Сен-Дени! Чем ему заняться, когда некого будет преследовать и ненавидеть? Его никогда больше не примут при дворе, и ни одна приличная семья не согласится породниться с ним. Уж лучше бы ему сразу умереть!

— Ненависть и без того задушит мерзавца, — заметил Джеймс.

Назавтра они отправились в Эдинбург в сопровождении Адали, молоденькой служанки Мэгги, Фергюса Мора и Рыжего Хью. У Лесли в городе было два дома. Лесли-Хаус унаследовала тетка графа, Фиона. Там они жили с мужем, когда не гостили у многочисленных родственников на севере. Второй особняк, Гленкирк-Хаус, принадлежал матери графа и был получен в дар от его отца. В отличие от Лесли-Хаус, расположенного неподалеку от Хай-стрит, Гленкирк-Хаус находился подле дворца Холируд. Жасмин с удивлением смотрела на огромное пятиэтажное здание с просторным полуподвалом, где были кухня, кладовая, буфетная, чуланы, умывальная и комнаты слуг. Граф и графиня прекрасно устроились на новом месте. Большинство знатных семейств покинули на лето город и отправились в свои загородные имения. Погода была сырой и теплой, туманы окутывали холмы за городом и зубчатые стены эдинбургского замка.

А к югу от столицы Шотландии, в Королевском Молверне, Скай наслаждалась теплыми деньками. Ее внук Чарли Гордон отвез юных Линдли в их родовое поместье Гэдби, где малыши находились под его неусыпным присмотром. Граф Брок-Кэрн, потеряв терпение, отправился ко двору узнать, решился ли король положить конец интригам Сен-Дени. Со Скай остались Велвет и трое ее сыновей, однако графиня Брок-Кэрн была так поглощена своими отпрысками, что по большей части предоставляла мать самой себе. Скай подолгу просиживала на каменной скамье, которую приказала поставить у могилы Адама. Там она обретала истинные мир и покой, словно дух усопшего мужа приносил радость и утешение, несмотря на все неприятности и беды.