Анна Листопад - Суламифь и царица Савская. Любовь царя Соломона

– О мальчик мой, если бы ты знал, сколько сил готов был я отдать за то, чтобы и у меня был настоящий дом – жена, дети. Если бы ты знал, какое счастье, словно семя, пасть на плодородную почву и прорасти в ней, оставляя после себя поколения. Если бы ты знал, сколько препятствий встречает на своем пути ручей, пробивающийся к солнцу. А может быть, и глуп тот ручей, который ищет обманчивого света и стремится вырваться наружу?

– Почему ты говоришь такие грустные вещи, Ницан? Что произошло с тобой за годы разлуки? Какой повод появился у тебя, чтобы покинуть нас? Что произошло в тот день?

– В тот день все, как обычно, были заняты делом: Минуха нянчила Суламифь и учила девочку выпекать хлеб, – при упоминании имени Суламифь Эвимелех вздрогнул, – а мужчины были заняты в поле, мне явилось нечто. Словно вторые веки выросли у меня на глазах, словно пророческие вежды отверстлись для моего ума и сердца, и я услышал божественный глас. Он исходил из яркого, желто-оранжевого солнца, неимоверно лучившегося и сверкавшего передо мной. Этот глас был особый. Он звучал не так, как звучат голоса в наших обычных разговорах. И я бы не мог сказать: мужчине ли принадлежал голос, или юноше, или женщине. Я будто слышал его своими чувствами, зрением, обонянием. Чудесное свечение каким-то образом отзывалось во мне, и я понимал, что оно означает, какие слова и мысли оно несет мне. Я понял, что мне пора собираться в путь, что надо спешить. В тот момент я бы не смог объяснить, почему я покидаю гостеприимный кров Иакова и Минухи, и, очарованный видением, я решил ничего никому не говорить. Прижав на прощание к груди своей твою по-мальчишески нежную руку и бросив последний взгляд на спящего Эвимелеха, я ушел.

– О Ницан, куда же повел тебя тот таинственный голос?

– Несколько дней я провел в преддверии Храма. Я видел жрецов Соломона, проводящих торжественные службы. Я молился с другими людьми, от которых внешне ничем не отличался. Но они верили и молились, а я молился и думал. Вот, размышлял я, человек. Сегодня он произносит ту же молитву, что и я. И просит он, чтобы господь послал ему денег и достаток, дабы избавить от непосильного труда и бедности. Вот женщина. Она молится о здоровье своей матери, которая повредила спину, надорвалась, поднимая мехи с водой, помогая многодетной семье, и теперь не может встать со своего ложа. А вот богатый горожанин. Он шепчет священные слова и прибавляет, что хочет заполучить заказ на окрашивание ткани и обойти соперника, чья красильня находится на другой окраине Иерусалима. А назавтра я узнаю, что бедняк так и остался бедняком, что бедная мать несчастной женщины умерла, а красильня богатого горожанина сгорела, унеся жизнь его любимого чада…

Всем нужен бог, каждый несет к нему свои заветные мечты. И мечты у каждого разные. Но почему-то все мы находимся во власти золотого тельца. Как так случилось, что наше благоденствие зависит от количества золотых монет и различных накоплений? Почему мы приходим к богу чаще всего просить достатка? Слаб, слаб человек, думалось мне. О духовной пище почти никто и не вспоминает, занятый земными делами – добыванием хлеба насущного. А о земле обетованной, о жизни небесной – задумывается только заболев или будучи в дряхлом возрасте…

И можно ли винить человека в этом: ведь сама действительность заставляет его искать средства для более или менее достойного существования…

И множество подобных вопросов и противоречий являлись разуму моему – о несправедливом устройстве государства, о стремлении человека к счастью и такому разному пониманию радости и добра.

Я стал путешествовать, но не в поисках приключений, как в былые годы, а в стремлении найти ответы на свои вопросы. Я беседовал со стариками, жившими во времена Давида и Саула. Их бесцветные глаза, казалось, глядели сквозь меня и сквозь время и видели то, что жителю, не готовому к переходу в иной мир, было не дано увидеть, – и все они сходились в одном: как бы ни была трудна и опасна жизнь, она все равно прекрасна. Я говорил с женщинами, потерявшими в кровопролитных войнах своих сыновей. Их боль была так сильна и могущественна, что ее не могли бы унять никакие сокровища, никакое вино не могло бы стереть из памяти образ чада. Но еще большее горе испытывали эти матери от того, что они продолжают жить, что господь не прибирает их к себе, а память стирает черты любимых глаз и лиц. Как надругательство и злую насмешку судьбы воспринимали эти женщины непрочность человеческой памяти и предательскую способность привыкать ко всему – даже жить без любимых детей могли научиться они, тогда как хотели бы умереть. Но умереть, закончить свою жизнь, не дождавшись воли бога, – казалось либо греховным, либо непосильным делом.

А потом я узнал о людях, которые верили в священное вдохновение, в некое божественное откровение. Они собирались и жили вместе: переходили из одного города в другой, из одного селенья в следующее, ночевали в пещере или близ пастушьих шатров либо рядом со сторожевой башней виноградаря, а то и просто под открытым небом. И тогда, чтобы обороняться от диких львов и других животных, они жгли огромные костры, разбрасывающие свои искры в разные стороны и возносящиеся к небу, как душевное пламя, таящееся в груди каждого, кто примкнул к братству.

И я вспомнил то роковое путешествие по бурному морю, когда томился в плену у пиратов. Я вспомнил, что когда-то уже видел людей, подобных этим, – в белых одеяниях, с открытыми ясными взорами. Это их корабль погубили морские разбойники – и потом сами были обречены на погибель.

Это были люди, почитавшие слова пророков и верившие в божественное провидение, которое вело их к свету истины.

Они позволили мне присоединиться к их движению. Теперь я был не один, удостоверившийся в многочисленных беседах с трудовым народом, что жизнь пышного государева двора, стремительное строительство городов – плод пота и крови тех людей, которые были оторваны от семьи и брошены на работы по возведению крепостных стен и различных сооружений в Иерусалиме, а также в других местах.

Я понял, что противостоять существующему миропорядку бесполезно. Но сохранить то, ради чего разбивались семьи, умирали юноши, надорванные непосильным, изнуряющим молодое свежее тело трудом, – вот чему я могу посвятить свой дальнейший путь. Почивший много лет назад могущественный Давид правил жесткой рукой и создал большое сильное государство. Он оставил после себя мудрого и одаренного преемника. Соломон продолжает дело отца – он служит объединенному Израилю и всеми возможными путями стремится возвысить и облагодетельствовать свой народ.

Однако темные тучи стали собираться над головой царя. Словно злой рок, преследует его любовь к женскому телу. Все больше и больше чары любовниц застилают разум царя. Женщины со всего света делят с ним ложе. Под влиянием их развратных ласк и коварной прелести речей он стал поддаваться искушению – каменные идолы стали появляться на Храмовой горе.