Моника Маккарти - Созданы для любви

Даже Эрик Максорли, известный в отряде как Ястреб, не спешил шутить и веселиться. Впрочем, имен многих других в отряде Кеннет не знал. Эрик же в прошлом был мореходом. Отличаясь общительностью и щедростью на шутки, он не раз поднимал настроение в отряде. «Наверное, таким же был и Гордон», – порой думал Кеннет.

Упершись локтями в колени, он попытался расслабиться. Кеннет пытался вспомнить, когда за прошедшие несколько месяцев он столь же сильно уставал, – и не смог. Но не прошло и пяти минут, как его накрыла чья-то огромная тень. «Мрачный жнец» [8], – невесело подумал Кеннет, уже догадываясь, кто к нему подошел.

– Время отдыха закончено, рекрут! – раздался голос Маккея. – Сегодня вечером ты на карауле. Если, конечно, есть силы…

«Похоже, ублюдок получает от этого удовольствие», – подумал Кеннет. Сжав зубы, он поднялся на ноги и ответил:

– Разумеется, силы есть.

В отряде у Маккея было прозвище «Святой», но Кеннет предпочитал не использовать его – слишком уж далеким от правды оно казалось. Вот «Выкидыш Сатаны» подошло бы Маккею гораздо больше. Давно преследовавшая Кеннета Немезида все устроила так, что ему приходилось терпеть этого выскочку в качестве своего родственника, но он терпел его только ради того, чтобы получить позволение присоединиться к отряду Брюса. Однако оказалось, что никаких поблажек такое родство не давало.

Конечно, ему больше не предлагалось никаких «испытаний». Теперь вся его жизнь была одним сплошным испытанием, причем чаще для гордости, чем для тела. Никогда прежде он не делал столько черной работы. Здесь Кеннет быстро понял, что такое копать выгребные ямы, таскать бревна и торф для костра, чистить доспехи до мозолей и много-много, почти постоянно, стирать. Но, оглядываясь назад, он не мог не признать, что все эти моменты его жизни в лагере на самом деле были моментами отдыха.

– Вот и хорошо. И ты – тоже, – сказал Маккей, уже обращаясь к Ястребу, еще одному рекруту, оставшемуся от довольно большой группы новичков.

За свой строптивый нрав Кеннет получил прозвище Жеребец и поначалу не был обижен, но мерзавец Маккей стал именовать его «Гвоздик» [9]. Слышать это в свой адрес для Кеннета было нестерпимо обидно, однако приходилось терпеть.

Кеннет частенько вспоминал здесь леди Марию. С тех пор прошло больше четырех месяцев, но ее отказ и поспешный отъезд до сих пор вспоминались с болью. Кеннет был даже удивлен тем, насколько хорошо он запомнил Марию. Он вдруг подумал, что неплохо было бы увидеть ее после этих похождений в горах. Как она называла его тогда? Распутник? Но ведь он просто не отказывал дамам, которые желали его, – вот и все. Может, это даже к лучшему, что она бросила его. Менее всего он хотел в жены женщину, которая не понимала мужчин. Или не желала понимать…

– Займись ужином, – сказал Маккей другому рекруту. – Разведи костер, а потом можешь отправляться на охоту. Думаю, немного мяса нам сегодня не помешает.

Кеннет общался с этим парнем несколько месяцев, однако не знал о нем почти ничего – лишь видел, что он всегда одевался так, как люди с Островов. Новичок был крепким и сильным, – видимо, сказывалась кровь викингов. Впрочем, задача ему была поставлена под стать. Найти добычу в этом промерзшем горном лабиринте – такое задание могло бы стать еще одним подвигом Геракла.

Подумав об этом, Кеннет даже улыбнулся. Стоять тут в карауле было гораздо проще, чем охотиться.

Вытащив из мешка несколько теплых вещей, Кеннет направился в сторону от лагеря, размышляя о необычном великодушии Маккея.

– Куда ты? – остановил его голос наставника. – Будешь смотреть оттуда. Понятно?

Кеннет проследил за рукой Маккея – тот указывал на горный пик, до которого было добрых двести футов. Уставший после перехода, Кеннет понял: забраться на эту почти вертикальную стену из камня будет очень сложно.

За прошедшие несколько недель Кеннету приходилось плавать до боли в руках и часами ходить по горным тропам. Кроме того, он сражался на всевозможных видах оружия и отбивался одним лишь щитом от множества нападающих. Конечно, все это было вполне ему по силам, но все же слишком утомляло. А теперь еще и этот приказ…

Кеннет чувствовал на себе взгляды воинов; все они безмолвно смотрели на него и, как и Маккей, должно быть, ждали его ответа. И никто не вмешивался, все понимали, что это личное дело.

Инстинкт подсказывал ему, что надо отказаться. Отказаться прямо сейчас, в грубой форме, а затем уйти из отряда. Ведь идти к той скале – это было равносильно самоубийству. Одно неверное движение – и он полетит с многометровой высоты прямо на камни. Кеннет был уверен, что и Маккей понимал это – столь явственный вызов сквозил в его пристальном взгляде. Он как бы спрашивал: «Ну, как далеко ты пойдешь?»

«Буду идти, пока жив!»

Именно такой ответ был бы сейчас самым правильным. Но с другой стороны…

Собравшись с духом, Кеннет проговорил:

– Вы правы. Оттуда все будет видно намного лучше.

Глаза Маккея как-то странно сверкнули. Что это означало, Кеннет не знал, да и знать не хотел. Сейчас он хотел только одного – доказать в первую очередь себе самому, что он справится. Задача казалась почти невыполнимой, – но лишь почти.

Подойдя к крутому подъему, Кеннет услышал за спиной шаги и сразу понял, кто шел за ним, – ему не надо было для этого оборачиваться.

– Ничего-то вы не поняли за три месяца, – раздался голос шурина.

Кеннет обернулся и молча уставился на него. На сей раз ему даже не хотелось ударить мерзавца – настолько он устал.

– Если ты решил разбиться, не делай это без своего напарника, – сказал Маккей.

– Но мой напарник сейчас по вашему приказу ищет свежее мясо.

– Я не о том напарнике, – покачал головой Маккей. – Ты заставляешь меня волноваться. Я так привык видеть на твоем лице воинственность, что уже боюсь, ты и впрямь возненавидишь меня.

Маккей набросил на грязную шею длинный шерстяной шарф, прикрывая часть бороды. Как и все здесь, он не брился уже несколько месяцев.

– Иногда новички замечают больше, чем мы.

Воинственность? О чем он говорил?

Тем временем Маккей извлек из мешка веревку и принялся обматываться ею. Другой конец он протянул Кеннету.

– Моим напарником будете вы? – спросил Кеннет с нескрываемым сарказмом.

Лицо Маккея исказилось – словно от боли. И Кеннет понял, что тот подумал сейчас о своем первом напарнике, который был им обоим другом, – подумал об Уильяме Гордоне. Странно, но Магнус не стал ни орать, ни язвить. Пожав плечами, он ответил:

– Все остальные слишком измотаны. Кроме того, твоя сестра сбежит от меня, если я позволю тебе разбить голову в этих скалах. Она до сих пор не может простить мне, что в последнем поединке я специально бил по твоим незажившим ребрам.