Изобел Карр - Соблазненный обольститель

При виде красного от негодования лица слуги Оливия едва не вскрикнула.

– Блюдо убежало вместе с ложкой, – сказала она со смехом, хотя к глазам ее уже подступали слезы. – Не беда, Питер. При таком урагане от зонта мало проку.

Экипаж остановился в нескольких футах от них, а в следующий миг дверца распахнулась, и показалась голова мадам де Корбевиль.

– Садитесь в карету, дорогая! – крикнула графиня сквозь завывания ветра, взволнованно махая рукой. Ливи побежала к экипажу, оскальзываясь и спотыкаясь на мокром булыжнике. Питер помог ей подняться на подножку, едва ли не забросив в карету. Дверца захлопнулась с грохотом почти таким же оглушительным, как удар грома, раздавшийся мгновение спустя. Обессиленная Ливи откинулась на подушки. Карета слегка накренилась, когда лакей забрался на козлы и уселся рядом с кучером.

Отбросив с лица мокрые волосы, Оливия собрала их в узел на затылке. Холодные ручейки полились ей за шиворот, и она невольно поежилась.

– Вы появились как нельзя более вовремя, мадам.

Сестра Девира улыбнулась в ответ. Сейчас, с шаловливой гримаской на лице, она еще больше, чем обычно, походила на брата.

– Рада, что оказалась вам полезна, – проговорила графиня, вытягивая из кармана и подавая Ливи большой, отделанный кружевом платок. – Давайте-ка отвезем вас домой и высушим, пока вы не простудились.

– Уверяю вас, я вовсе не нежный цветок, – запротестовала Ливи, принимая платок. Графиня подтолкнула ближе к Оливии горячий кирпич, согревавший ей ноги. Скинув мокрые туфли и оставшись в чулках, Ливи с блаженным вздохом поставила ступни на пышущий жаром кирпич. – К тому же, – добавила она, стягивая сырые перчатки, – слабого дождика недостаточно, чтобы заставить меня пропустить предстоящие лодочные гонки.

– Будет ужасно досадно, если вам придется трястись в экипаже по дороге в Ранела-Гарденз [8]вместе со мною и с вашим отцом, вместо того чтобы, присоединившись к Ролли и его гребцам, прокатиться с ними на лодке, – весело проговорила графиня, одарив Ливи многозначительным взглядом.

– Будет досадно? Кому? – спросила Ливи, вытирая лицо платком.

Карета угрожающе накренилась под натиском ветра, и Ливи, выронив из рук вышитую тряпицу, напряженно застыла, стараясь не поддаваться панике. Казалось, экипаж вот-вот опрокинется набок, словно корабль, который вытащили на сушу, чтобы очистить днище от ракушек и водорослей.

– Думаю, нам обеим, – с невозмутимым апломбом отозвалась сестра Девира. Темные глаза ее насмешливо сверкнули. Ливи поймала себя на том, что сидит с открытым ртом. Она тотчас стиснула зубы, а мадам де Корбевиль залилась мелодичным смехом. – Простите меня, – покаянно проговорила графиня, и в тот же миг карета с грохотом остановилась. – Когда-нибудь я снова научусь не давать воли языку, как это принято в Англии. Но одно из великолепных преимуществ в жизни вдовы, будь она англичанкой или француженкой, – это свобода. N’est-ce pas? [9]

Ливи кивнула, чувствуя себя неуклюжей провинциалкой и отчаянно завидуя очаровательной раскованности и непринужденности графини. Дверца кареты распахнулась, в щель с воем ворвался ледяной ветер – буря еще свирепствовала. С лязгом откинулась подножка.

– Au revoir [10], – крикнула сестра Девира вслед бегущей к дому Ливи.

Угли под решеткой тихонько потрескивали, и Ливи зябко вытянула ноги ближе к теплу, мечтая о добрых крепких поленьях, которыми обычно топили в Холиншеде. Как ни пыталась она согреться у маленькой жаровни, полной горячих углей, – ничего не получалось. Вдобавок ей не удавалось избавиться от мыслей о случайной встрече с сестрой Девира.

Ливи поднесла к губам чашку горячего чая с бренди и сделала глоток в надежде согреться изнутри. Она заняла место хозяйки отцовского дома еще до того, как навсегда покинула классную комнату. Вся мужская половина высшего лондонского света добивалась ее любви. Сколько приятных часов провела она, раздумывая, за кого выйти замуж. И за все эти годы Оливия ни разу не испытывала растерянности, не чувствовала себя беспомощной.

Даже когда на нее обрушилось известие о неожиданном распаде ее брака, она точно знала, что делать. И хотя Ливи ни за что бы в этом не призналась, услышав скандальную новость, она почувствовала глубокое облегчение.

Суттар был ошибкой. Ужасной ошибкой, несмотря на его красоту, богатство и титул. А потом последовало чудесное избавление, и в обмен на обретенную свободу Ливи готова была терпеть презрение, насмешки и оскорбления. Даже чувство вины, которое пришло к ней после смерти фальшивого мужа.

И разумеется, она не собиралась пасовать перед опасностями, неизбежными в той рискованной игре, что затеяли они с Девиром. Держать Роуленда при себе, не давая ему сорваться с поводка, сродни службе смотрителя королевского зверинца в Тауэре: то леопард норовит похитить чей-то зонтик или шляпу, то обезьянка укусит какого-нибудь зеваку, или медведь сорвется с цепи и, уплыв вверх по Темзе, поднимет переполох среди торговок рыбой на Биллингсгейтском рынке.

Такой же непредсказуемой, своевольной была и графиня. Девир и его сестра не желали жить по предписанным правилам, пренебрегая даже строгими законами света. Казалось, непреложные истины, усвоенные Ливи еще в детстве, для них вовсе не существуют.

Эти двое привыкли следовать собственным привычкам и обычаям. Своеобразным, куда более любопытным, чем общепринятые.

Ливи отогнала от себя эту мысль. Может, правила Девира и интереснее, но, приняв их, она неизбежно проиграет. Это все равно что пытаться играть в крикет, если прежде лишь забавлялся лаптой на деревенской лужайке. Для обеих игр требуется бита и мяч, но на этом сходство заканчивается.

В случае ясной погоды через два дня Ливи ожидала регата, а после – грандиозное празднество с фейерверками и танцами в Ранела-Гарденз. Ей предстояло провести весь день в обществе своего подневольного воздыхателя.

Она почувствовала, как по телу пробежала дрожь предвкушения. Ливи оказалась не так неуязвима для чар Девира, как ей бы того хотелось и как следовало бы. Она хорошо знала, с кем имеет дело, – с мерзавцем, повесой и соблазнителем. Но каждое его прикосновение отзывалось в ней жаркой вспышкой желания, вдобавок Ливи все труднее становилось бороться с любопытством, жгучим, почти нестерпимым.

Нет. Закусив губу, Ливи потянулась к графину, чтобы добавить в чай еще немного бренди. К чему обманывать себя? Девиру не обязательно даже прикасаться к ней. Довольно одного его взгляда, чтобы сердце у нее затрепыхалось, а тело запылало. И он это знал.

Вот в чем заключалась главная трудность. А вовсе не в том, что Девир вожделел к ней. Пыл мужчины легко охладить, если его не поощрять. Да и Ливи могла бы со временем побороть влечение к этому дьяволу, если бы он исчез с ее глаз. Но Девир видел, что с ней творится, и это делало его смертельно опасным.