Джулиана Грей - Чтобы встретиться вновь

И, словно ее тело подало какой-то сигнал, его ладонь расслабилась, соскользнула с ее губ, задела краешек груди, бедро и уперлась в стену у нее за спиной.

Лилибет ничего не видела. И ничего не слышала, кроме его дыхания.

– Кто это? – опомнившись, спросила она, подражая его чуть слышному шепоту. Он стоял так близко, что она едва не задела губами его шею.

– Ш-ш-ш, – снова выдохнул он. – Не шевелитесь.

Теперь она услышала: шорох шагов по деревянному полу, слабо, осторожно цокают каблуки – кто-то изо всех сил стремится не шуметь. Роланд тоже прислушивался. Она ощущала напряжение в его теле, его готовность. Он прикрывал ее, заполнял собой все ее чувства и при этом вообще не обращал на нее внимания. Будто она кукла или статуя. Шаги делались все громче, а затем прекратились. Лилибет не решалась повернуть голову и посмотреть, но чувствовала, что вошедший где-то рядом. Возможно, у соседнего стойла, где стоит что-то укутанное одеялами.

Долгая пауза, и шаги снова послышались, но на этот раз более медленные и неуверенные. Лилибет закрыла глаза и прислонилась головой к стене. Какой смысл пытаться представить себе, чем занят этот неизвестный, пока они с Роландом стоят, незамеченные, в тени? Куда лучше наслаждаться близостью его тела, нежданным даром, сокровищем, которое она и не надеялась получить. Она не подняла руки, чтобы обнять его. Это было бы неправильно. Просто стояла, сильно прижав пальцы к холодной стене, и впитывала в себя его тело, то, как безупречно оно подходило ей. Ее лицо почти прижалось к его шее, его грудь удерживает ее плечи, его бедра прислонились к ее животу. Она замечала каждую мелочь. Шорох рядом не прекращался – странные звуки, понять смысл которых она не могла, словно сон за пределами ее сознания.

Носом она задела его шею. От него пахло шерстью, и чистым дождем, и… чем-то еще, чем-то знакомым… может быть, мылом? Она вдохнула эти запахи незаметно, но глубоко и в мгновение ока снова перенеслась на берег реки в Хенли, и Роланд только что вышел из лодочного сарая Линдера, уже вымывшийся, переодевшийся, раскрасневшийся после победы.

Его, конечно, окружали поклонники: герой дня, греб на восьмерке, сумевшей на полдлины обойти соперников и завоевать Большой Кубок Хенлейской регаты, и каждый хотел хлопнуть его по спине, и пожать руку, и вкусить хоть немного волшебства. Роланд широко улыбался, и кивал, и всячески выполнял свой долг, но глаза его обшаривали все вокруг, он всматривался поверх плеч и шляп и искал.

Искал ее.

Она до сих пор помнила, как просияло его лицо, когда он наконец встретился с ней взглядом. Мать, разумеется, не пустила ее в толпу, и ему пришлось обойти всех, бормоча извинения и не обращая внимания на десятки кокетливых взглядов. И наконец он оказался рядом, приподнял соломенную шляпу в сторону ее матери и прошептал ей на ухо: «Ты смотрела гонки?»

«Конечно, – ответила Лилибет. – Ты был великолепен. Я так тебя подбадривала, что осталась без голоса».

Жаркое июньское солнце прожигало насквозь ее шляпку, а толпа вокруг гудела. Ему пришлось склониться ближе к ее щеке, чтобы расслышать сказанное, и голова ее мгновенно закружилась от запаха свежего, только что вымытого тела, от восхитительного аромата его мыла. Почему-то ей казалось скандальным то, что она знает о нем такие интимные подробности, но она хотела упиться этими ароматами, слизнуть их с его кожи.

Роланд засмеялся прямо рядом с ее ухом. Она ощутила вибрацию этого смеха, поля его шляпы задели ее шляпку, и (вероятно, понимая, что мать их не услышит) он пробормотал: «Милая, сегодня вечером я положу к твоим ногам мой лавровый венок, обещаю».

Мать увела ее до того, как она успела ответить, но Лилибет кинула на него прощальный взгляд, говоривший: «О да! Да!» – и аромат его кожи щекотал ей ноздри весь тот день и весь вечер, когда он в бальном зале своего брата, устроившего празднование победы, кружил ее в вальсе так, будто в мире не существовало больше ни одной женщины.

На какой-то невесомый миг ей показалось, что она снова слышит гул той одетой в белое толпы, чувствует, как солнце прожигает ей макушку сквозь шляпку, видит перед собой вечное лето. И мать не уводит ее, чтобы пожать руку наследнику герцогства, и она не выходит замуж за Сомертона, а до сих пор стоит на берегу реки, и голос лорда Роланда Пенхэллоу ласково звучит в ее ухе, и сладкий аромат его мыла кружит голову.

Тело Роланда напряглось, вырвав ее из грез обратно в холодную действительность.

Шаги стихли, и в здание вошел кто-то еще – уверенно, целенаправленно, не пытаясь скрываться. Эти шаги направлялись в их сторону, даже Лилибет понимала это, все приближались и приближались, и она зажмурилась, ожидая, что их вот-вот обнаружат, и сильно вжалась спиной в стенку, будто та могла поглотить ее. Роланд стоял неестественно спокойно, защищая ее своим телом.

Новые шаги резко оборвались. Мужской голос нарушил тишину, низкий и суровый. Лилибет не различала слов, но говорил он, без сомнения, по-английски.

Ему ответил женский голос (первой пришедшей).

О Господи! Да кто же это? Только не Абигайль. Александра?

Александра? Встречается с каким-то странным мужчиной в итальянской конюшне?

Наверняка нет.

Грудь Роланда мелко задрожала. Он прошептал Лилибет на ухо:

– Леди Морли, клянусь Богом.

«Только не засмейся, Роланд, – подумала она. – Ради всего святого, не засмейся!»

Она сама с трудом сдерживалась; изумление, облегчение и ужас сплелись в один клубок. Что, если их с Роландом обнаружат тут, прижавшихся друг к другу в темноте – ведь это выглядит как объятия любовников!

Александра и тот мужчина о чем-то разговаривали. Да кто же это? Вероятно, Уоллингфорд. Неужели между ними что-то было? Наконец Лилибет открыла глаза, пытаясь вглядеться в темноту, но грудь и плечи Роланда загораживали ей обзор, а свет падал только от двух фонарей, висевших на крючках у двери.

Грудь Роланда снова затряслась, на этот раз еще сильнее. Должно быть, он знает, кто тот мужчина. Голоса продолжали звучать, тихие, интимные. Боже милостивый, ведь они не собираются… они же встретились тут не для того, чтобы заняться этим! Только не Александра, только не с Уоллингфордом!

Или за этим?

Лилибет прижалась лбом к плечу Роланда.

Нет. Все, что угодно, только не это. Она не сможет стоять тут в объятиях лорда Роланда Пенхэллоу – из всех мужчин на свете! – и слушать, как ее кузина сплетается в страстных объятиях с герцогом Уоллингфордом.

Господи, пожалуйста. Пожалуйста!

С завороженным ужасом она прислушивалась к тому, как поднимаются и падают голоса, все время слишком тихие, чтобы различить хоть слово, округлые английские интонации плывут в холодном воздухе, лишь отдельные слова прорываются сквозь бормотание: «похищать», и «лестница», и «дьявольщина».