Майя Бэнкс - Юная жена

Грэм ожидал увидеть ребенка. Ну почти ребенка. Однако перед ним была не девочка на пороге юности, а настоящая женщина с мягкими изгибами бедер и развитой, хотя и не очень большой грудью — совсем не как бутоны у девочек-подростков.

Ему пришлось напомнить себе, что она ненормальная. Во всяком случае, не совсем нормальная женщина. Пока он даже не понимал ни природы, ни степени имеющихся у нее отклонений. Узнать предстояло еще очень многое…

Грэму не понравилось безрадостное выражение ее лица. У него защемило в груди. Может быть, она боится, что он откажется от нее? Отвергнет перед лицом Армстронгов и Монтгомери?

И раздражение из-за союза, который навязал ему король, здесь ни при чем. Просто сама мысль, что он причинит боль столь пленительному созданию, была ему неприятна. Она не виновата в том, что с ней произошло, и в том, что стала пешкой в королевской игре.

— Полагаю, что вы Эвелин? — как можно мягче произнес Грэм.

Девушка вздернула подбородок. К удивлению Грэма, она улыбнулась, ее глаза вспыхнули, все лицо осветилось. От ее красоты у Грэма перехватило дух.

— Я Грэм Монтгомери. Я ваш будущий муж.

При этих словах девушка слегка всхлипнула. Стало ясно, что она понимает, что происходит, хотя бы в целом. Наморщив лоб и слегка наклонив голову набок, она разглядывала его своими поразительно синими глазами. Этот пристальный взгляд смутил Грэма. Он нахмурился. Глаза девушки расширились, она поспешно шагнула к отцу.

Черт возьми, он вовсе не хотел напугать ее! Грэм обернулся к графу Данбару, чтобы выплеснуть свое недовольство, и заметил, что того все происходящее забавляет. Грэм окончательно рассердился. Но тут, к его изумлению, Эвелин сделала шаг вперед, вложила свою маленькую ладонь в его огромную руку и доверчиво переплела тонкие пальцы с его грубыми пальцами. Грэм отвернулся от графа, чтобы взглянуть на невесту, и она ответила ему радостной улыбкой, блеснув ровными зубами.

Лэрд Армстронг издал такой мощный возглас, что звук раскатился по всему залу. Робина зажала ладонью рот. А братья Эвелин явно рассвирепели.

Какие бы опасения ни вызывал у Армстронгов этот брак, их дочь, очевидно, не испытывала ничего подобного.

Думая о происшедшем, Эвелин не до конца понимала, что именно изменило ее отношение к Грэму Монтгомери. Ее порыв был внезапным, и, возможно, ей придется о нем пожалеть. Но ведь свадьбу нельзя отменить. Эвелин прожила на свете достаточно, чтобы это понять. Такова ее судьба — значит, нужно смириться.

Грэм заворожил Эвелин. Она не разбирала слов, но его голос отдавался в ушах низким рокотом. Приятным. Как будто луч света проник в темный, беззвучный мир. В ее жизни были и другие звуки, но Эвелин всегда считала, что воображает их, а теперь вдруг задумалась: неужели она действительно способна что-то слышать?

Она напряженно хмурилась, не обращая внимания на то, что говорила ей мать. Видимо, она слышит только низкие, глубокие звуки. Это точно. Эвелин не помнила, чтобы хотя бы раз слышала женский голос с тех пор, как с ней произошло несчастье. Никакого визга, высоких тонов, никакой музыки. Эвелин печалило больше всего то, что музыка была для нее потеряна.

С низкими звуками иначе. По временам Эвелин могла поклясться, что слышит какие-то шумы, когда ее брат Броуди сердился и явно повышал голос. А однажды, когда отец разозлился на нее за то, что забрела слишком далеко от крепости, Эвелин была почти уверена, что слышала или по крайней мере ощущала в ушах вибрации от его крика.

Во всем этом крылась какая-то загадка. Эвелин хотелось пойти и отыскать своего будущего мужа, чтобы он поговорил с ней. Все, что угодно, будет лучше, чем оглушительная тишина, поймавшая ее в свои силки. Любой звук, пусть даже самый незначительный, для нее драгоценен.

Перед глазами возникла мать, схватила за плечи и слегка тряхнула.

— Дочь моя, ты меня слушаешь?

Эвелин растерянно заморгала. Они стояли в покоях матери, где Эвелин мерила подвенечное платье.

Готовясь к церемонии, Робина подняла на ноги весь замок. Не менее шести женщин занимались шитьем, чтобы свадебное платье было готово вовремя.

— Что ты делала за стенами? — с тревогой спросила Робина. В ее глазах отражалось не только беспокойство за дочь, но и искреннее любопытство. — Ты должна научиться сдерживать свои порывы, — наставительным тоном продолжила она. — С Грэмом Монтгомери не шутят. Не знаю, что бы он сделал, если бы ты нарушила приличия таким образом в его замке. Нам неизвестно, что он за человек. Он клянется, что не имеет привычки обижать женщин, но характер мужчины познается не сразу. Ты должна это понять.

При этих словах Эвелин нахмурилась. Рассмотрев Грэма как следует, она уже не считала будущего мужа чудовищем. Черты его лица были словно высечены из камня. Люди могли бы сказать, что такой, как Грэм, способен разорвать человека на части за один кривой взгляд. Однако Эвелин ощущала в нем нечто иное, но пока не разобралась, что именно. Одно знала точно — к ней он проявил чрезвычайную доброту и терпение. Не упрекнул за нелепое вторжение. Не потребовал, чтобы она удалилась.

Не обиделся на излишнюю смелость. Говорил с ней мягко. Монстр, замысливший худое по отношению к будущей жене, не мог бы произнести таких слов. В этом Эвелин не могла ошибаться.

Правда, она не слишком хорошо разбиралась в людях. Нельзя отрицать, что она намеренно избегала людей, не желая видеть их страх, ощущать насмешки. Круг ее близких составляли только родители и братья. С посторонними она почти не общалась.

Тем не менее Эвелин была уверена, что не ошиблась в отношении Йена Макхью, и постоянно напоминала себе об этом, а ведь Йен сумел обвести вокруг пальца даже ее отца, не говоря уже о братьях.

Эвелин взяла мать за руки и притянула их к своему сердцу. Робина удивленно нахмурилась. Дочь стиснула ей руки, потом наклонилась и поцеловала в щеку. Когда Эвелин отстранилась, Робина с тревогой заглянула в ее лицо, но вдруг ее осенило:

— Ты ведь хочешь этого, правда? Хочешь выйти замуж за Грэма Монтгомери?

Эвелин снова сжала ей руки и медленно кивнула.

Робина бессильно опустилась в кресло возле маленького столика.

— Никогда бы не подумала. Я так боялась. Мне не хочется, чтобы ты уходила от нас, лишилась нашей заботы. Ты ведь наше дитя, Эвелин.

Мать выглядела такой несчастной, что у Эвелин защемило сердце. От жалости у нее опустились уголки губ.

— Мне следовало догадаться, — продолжила Робина. — Следовало понять, что ты захочешь того же, чего хотят все нормальные девушки, — мужа, детей, самостоятельной жизни. Но я не могла себе представить, что ты на это способна — способна осознать свой долг. Ты действительно все понимаешь, Эвелин?